"Виргинцы (книга 1)" - читать интересную книгу автора (Теккерей Уильям Мейкпис)

Глава XV

Воскресенье в Каслвуде

На второй день пребывания Гарри в Каслвуде, в воскресенье, вся семья отправилась в замковую часовню, которая служила и деревенской церковью. Дверь в конце коридора вела на огороженное возвышение фамильной скамьи, где в надлежащее время они и расположились, а довольно многочисленные прихожане из деревни уселись на скамьях внизу. Со сводов свисало несколько старинных запыленных знамен, и Гарри с гордостью подумал, что знамена эти носили верные вассалы его семьи во время парламентских войн, в которых, как ему было хорошо известно, его предки достойно сражались за правое дело. В ограде алтаря виднелась надгробная статуя Эсмонда, современника короля Иакова I и общего прародителя всех тех, кто занимал сейчас фамильную скамью. Госпожа де Бернштейн, как и подобало вдове епископа, никогда не пропускала богослужений и молилась с тем же торжественным благочинием, с каким под пестрым гербовым щитом ее предок с квадратной бородой и в красной мантии вечно преклонял колени на каменной подушке перед огромным мраморным пюпитром и таким же молитвенником. Священник, высокий, румяный и красивый молодой человек, обладал очень приятным, выразительным голосом и читал главы из Священного писания в манере почти театральной. Музыка была хороша, за органом сидела одна из барышень — и могла бы оказаться еще лучше, если бы ее вдруг не прервали шум и чуть ли даже не смех, раздавшиеся на скамье слуг, когда Гамбо, лакей мистера Уорингтона, прекрасно зная псалом, запел его голосом столь сильным и звучным, что все присутствующие повернулись к Африканскому жаворонку, сам священник поднес ко рту носовой платок, а удивление ливрейных джентльменов из Лондона перешло границы приличия. Вероятно, очень довольный впечатлением, которое он произвел, мистер Гамбо продолжал усердствовать и вскоре пел уже почти соло — умолк даже причетник. Дело в том, что Гамбо, хотя он и смотрел в молитвенник хорошенькой Молли, той дочери привратника, которая первой приветствовала нежданных гостей в Каслвуде, но пел по слуху и по памяти, так как не знал нот и не был способен прочесть ни единого слова.

После пения псалма последовала недлинная проповедь, и Гарри даже пожалел, что она была такой короткой. Священник очень живо, наглядно и драматично описал сцену, свидетелем которой был на предыдущей неделе, а именно казнь конокрада. Он описал этого человека, его былую добрую славу, его семью, любовь, которую они все питали друг к другу, и его муки, когда он прощался с ними. Он нарисовал картину казни — поражающую, ужасную и живописную. Его проповедь была лишена той библейской фразеологии, к которой Гарри привык, слушая проповедников несколько кальвинистского толка, особенно нравившихся его матери, — нет, он говорил скорее как обитатель нашего суетного мира с другими такими же грешниками, способными извлечь пользу из доброго совета.

Злополучный конокрад был когда-то зажиточным фермером, но он пристрастился к вину и картам, стал завсегдатаем скачек и петушиных боев эти пороки своего века молодой священник обличал с благородным негодованием. Затем он стал браконьером, а затем начал красть лошадей, за что и поплатился. Служитель божий быстро набросал выразительные и страшные картины этих сельских преступлений. Он потряс своих слушателей, показав, как Око Закона следит за браконьером в полночный час и как расставляет ловушки, чтобы поймать преступника. Он проскакал с ним на украденной лошади по дорогам и лугам из одного графства в другое, но показал, что возмездие гналось за злодеем по пятам, настигло его на деревенской ярмарке, поставило перед судьей и не размыкало его оков, пока он не сбросил их у подножия виселицы. Да смилуется небо над несчастным грешником! Священник разыграл эту сцену в лицах. Он склонялся к уху преступника в позорной повозке. Он уронил свой платок на голову причетника. Когда платок упал, Гарри вздрогнул и подался назад. Священник говорил двадцать с лишним минут. Но Гарри готов был слушать его хоть час, и ему показалось, что проповедь длилась не более пяти минут. Знатному семейству она доставила большое удовольствие. Раза два Гарри, поглядев на скамью слуг, замечал, что они слушают очень внимательно, а особенно его собственный лакей, Гамбо, на чьем лице была написана величайшая сосредоточенность. Однако домотканые куртки остались равнодушны и вышли из церкви как ни в чем не бывало. Дедушка Браун и бабушка Джонс слушали проповедь с полным безразличием, а розовощекие деревенские девицы в красных накидках хранили под своими чепчиками самое невозмутимое спокойствие. Милорд со своего места слегка кивнул священнику, когда голова и парик этого последнего вознеслись над краем кафедры.

— Наш Самсон сегодня был в ударе, — сказал его сиятельство. — Он с большой силой сокрушал филистимлян.

— Прекрасная проповедь! — отозвался Гарри.

— Ставлю пять против четырех, что он уже произносил ее во время судебной сессии. Он ведь ездил в Уинтон служить, а заодно посмотреть собак, — вмешался Уильям.

Под звуки органа маленькая паства вышла из церкви на солнечный свет. Только сэр Фрэнсис Эсмонд, совр. е. в. Иакова I, все еще преклонял колени на мраморной подушке перед своим каменным молитвенником. Мистер Сэмпсон вышел из ризницы, уже сняв облачение, и поклонился господам из замка, задержавшимся на своем возвышении.

— Приходите рассказать про собак! — крикнул мистер Уильям, и служитель божий, смеясь, кивнул в знак согласия.

Джентльмены вышли в галерею, которая соединяла их дом с храмом, а мистер Сэмпсон прошел через двор и вскоре присоединился к ним. Милорд представил его своему виргинскому кузену, мистеру Уорингтону. Капеллан отвесил ему низкий поклон и выразил надежду, что добродетельный пример его европейских родственников принесет мистеру Уорингтону немало пользы. А не состоит ли он в родстве с сэром Майлзом Уорингтоном из Норфолка? Сэр Майлз старший брат отца мистера Уорингтона. Какая жалость, что у него есть сын! Такое отличное имение — а мистер Уорингтон, наверное, не отказался бы от титула баронета, да и от прекрасного поместья в Норфолке тоже.

— Расскажите мне про моего дядю! — воскликнул виргинец Гарри.

— Расскажите нам про собак! — одновременно с ним потребовал англичанин Уилл.

— Двух таких развеселых собак и пьяниц, не при вас будь сказано, мистер Уорингтон, как сэр Майлз и его сын, я в жизни не видывал. Сэр Майлз всегда был добрым другом и соседом сэра Роберта. Он способен перепить кого угодно в графстве, кроме собственного сына и еще двух-трех человек. Что же до тех собак, которые столь занимают мистера Уильяма, ибо господь создал его добычей собак и всяческих птиц, точно греков в "Илиаде"...

— Я знаю эту строку из "Илиады", — перебил Гарри, покраснев. — Всего я их знаю шесть, но эту как раз знаю.

Голова его поникла. Он думал: "А мой милый брат Джордж знал всю "Илиаду" и всю "Одиссею", не говоря уж о прочих книгах, какие только были написаны".

— О чем, ради всего святого (только он упомянул тут нечто совсем противоположное), вы разглагольствуете? — осведомился Уильям у его преподобия.

Капеллан тотчас заговорил о собаках и о их качествах. По его мнению, собаки мистера Уильяма без труда могли с ними потягаться. G собак они перешли на лошадей. Мистер Уильям чрезвычайно интересовался состязанием шестилеток в Хантингдоне.

— Узнали что-нибудь новенькое, Сэмпсон?

— На Бриллианта ставят пять против четырех, — многозначительно ответил тот. — Однако Ясон — отличная лошадь.

— А кто хозяин? — спросил милорд.

— Герцог Анкастерский. Сын Картуша и Мисс Лэнгли, — пояснил священник. — А у вас в Виргинии бывают скачки, мистер Уорингтон?

— Еще бы! — воскликнул Гарри. — Но мне очень хотелось бы посмотреть настоящие английские скачки.

— А вы... вы немножко играете? — продолжал его преподобие.

— Случалось, — ответил Гарри с улыбкой.

— Ставлю на Бриллианта один к одному против всех остальных. Из двадцати пяти фунтов, идет, кузен? — поспешно предложил мистер Уильям.

— Я готов поставить на Ясона или против него три против одного, сказал священник.

— Я никогда не ставлю на незнакомых лошадей, — ответил Гарри, удивляясь словам священника: он еще не забыл, о чем тот проповедовал всего полчаса тому назад.

— Так напишите домой, спроситесь у маменьки, — насмешливо процедил мистер Уильям.

— Уилл, Уилл! — остановил его милорд. — Кузен Уорингтон волен заключать или не заключать цари, как ему заблагорассудится. Будьте осторожны с ними обоими, Гарри Уорингтон. Уилл — старый мошенник, хоть он и молод, а что до преподобного Сэмпсона, то пусть-ка враг рода человеческого попробует одержать над ним верх!

— И он, и все присные его, милорд, — с поклоном добавил мистер Сэмнсон.

Упоминание о его матери уязвило Гарри.

— Вот что, кузен Уилл, — сказал он. — Я имею обыкновение сам решать, как мне поступить, и помощи в этом ни у каких дам не прошу. И я привык делать ставки по моему собственному выбору, и мне, спасибо, не требуются для этого никакие родственники. Но раз я ваш гость и вам, без сомнения, хотелось оказать мне любезность, то я принимаю ваше пари... вот! По рукам!

— По рукам, — сказал Уилл, глядя в сторону.

— И, конечно, кузен, вы предложили мне обычную ставку, ту, которая дается в газете?

— Нет, — пробурчал Уилл. — На него ставят пять против четырех, что есть, то есть, и пусть будет так, коли вам угодно.

— Зачем же, кузен! Пари — это пари. Ваше пари я также принимаю, мистер Сэмпсон.

— Я предложил три к одному против Ясона. Идет! — сказал мистер Сэмпсон.

— Тоже из двадцати пяти фунтов, господин капеллан? — осведомился Гарри с величественным видом, словно у него в карманах было все золото Ломбард-стрит.

— Нет-нет. Тридцать фунтов против десяти. Куда уж бедному служителю божьему выигрывать больше.

"Вот я и распрощался со значительной частью тех ста фунтов, которые были даны мне на первые три месяца, — подумал Гарри. — Но не мог же я допустить, чтобы эти англичане вообразили, будто я их боюсь. Начал не я, но я поддержу честь Старой Виргинии и не пойду на попятный".

Когда все пари были заключены, Уильям Эсмонд, насупясь, отправился на конюшню, где любил выкурить трубку в обществе конюхов, а энергичный пастырь удалился, чтобы приветствовать дам и вкусить от воскресного обеда, который должны были подать незамедлительно. Лорд Каслвуд и Гарри остались вдвоем. За все время пребывания виргинца под его кровом милорд не сказал с ним и двух слов. Держался он с ним дружески, но был всегда так молчалив, что нередко вставал после обеда со своего места во главе стола, ни разу ни с кем не заговорив.

— Полагаю, ваше имение находится теперь в цветущем состоянии? — спросил милорд у Гарри.

— По размерам оно, пожалуй, не уступит иному английскому графству, ответил Гарри. — А земля к тому же очень плодородная и годится для многого.

Гарри не желал дать в обиду ни Старое Владение, ни свою долю в нем.

— Неужели! — произнес милорд удивленно. — Когда это имение принадлежало моему отцу, оно не приносило больших доходов.

— Прошу прощения, милорд! Вам ведь известно, почему оно принадлежало вашему отцу, — воскликнул Гарри с жаром. — Потому лишь, что мой дед не пожелал потребовать того, что принадлежало ему по праву.

— Разумеется, разумеется, — поспешно вставил милорд.

— Я хочу сказать, кузен, что мы, члены виргинской ветви нашего дома, ничем вам не обязаны, — продолжал Гарри Уорингтон. — Ничем, кроме благодарности за гостеприимство, которое вы мне сейчас оказываете.

— Оно полностью к вашим услугам, как и виргинское поместье. Предложенные вам пари были для вас как будто неприятны?

— Да, пожалуй, я немного обиделся, — ответил юноша. — Видите ли, ваше гостеприимство не похоже на наше, совсем не похоже! Дома мы бываем рады гостю, протягиваем ему руку и предлагаем все лучшее, что у нас есть. А вы тут принимаете нас, не скупитесь на говядину и кларет — что правда, то правда, — но не радуетесь, когда мы приезжаем, и не огорчаетесь, когда мы уезжаем. Вот о чем я все время думал, находясь в доме вашего сиятельства, и не мог не высказать это сейчас, так мне было тяжело, а теперь, когда я выговорился, у меня стало легче на душе. — Тут смущенный и взволнованный юноша послал бильярдный шар через весь стол, засмеялся и посмотрел на своего родственника.

— A la bonne heure! {И очень хорошо! (франц.).} Мы холодны с чужими людьми и у нас дома, и вне его. Мы не заключаем Гарри Уорингтона в объятия и не проливаем слез при виде своего кузена. Мы не проливаем слез, и когда он уезжает, — но ведь мы не притворяемся?

— О да! Но вы стараетесь навязать ему нечестное пари, — с негодованием заявил Гарри.

— А в Виргинии этого не случается и там любители пари не пытаются обойти друг друга? А что это за историю вы рассказывали тетушке про английских офицеров и Тома Как Бишь Его из Спотсильвании?

— Но это же было по-честному! — воскликнул Гарри. — То есть, так все делают, и чужому человеку следует быть начеку. Поэтому на священника я не обижаюсь: если он выигрывает, то пусть, на здоровье! Но чтобы родственник! Подумать только: мой собственный кузен хочет на мне нажиться!

— Завсегдатай Ньюмаркета и родного отца не пощадит. Мой брат отправился на ипподром прямо из Кембриджа. Если вы сядете играть с ним в карты, — а он был бы этому очень рад, — то он постарается обчистить вас, если сумеет.

— Что ж, я готов! — воскликнул Гарри. — Я буду играть с ним в любые игры, какие только знаю, буду состязаться с ним в прыжках, ездить верхом, стрелять — вот!

Главу рода эта тирада чрезвычайно позабавила, и он протянул юноше руку.

— Все, что угодно, только не надо с ним драться, — сказал милорд.

— И в этом случае я его побью, черт побери! — воскликнул Гарри, но выражение удивления и неудовольствия, появившееся на лице графа, заставило его опомниться. — Тысяча извинений, милорд! — сказал он, багрово краснея и хватая руку кузена. — Я только что был обижен и сердился на дурное обхождение со мной, но куда более дурно с моей стороны давать волю гневу и хвастать своей ловкостью перед моим хозяином и родственником. У нас, американцев, хвастовство не в обычае, право же так, поверьте мне.

— Вы первый американец, с которым мне довелось познакомиться, так что я поверю вам на слово, — сказал с улыбкой милорд. — И я вас честно предупредил о пари и картах, вот и все, мой милый.

— Виргинца можно об этом не предупреждать! Мы потягаемся с кем угодно! — снова вспыхнул юноша.

Лорд Каслвуд не засмеялся. Только брови его на мгновение изогнулись, а серые глаза опустились.

— Так, значит, вам по средствам поставить пятьдесят гиней и проиграть их? Тем лучше для вас, кузен. Эти огромные виргинские поместья приносят, следовательно, большой доход?

— Вполне достаточный для нас всех — и будь нас вдесятеро больше, его все равно было бы достаточно, — ответил Гарри и подумал: "Он, кажется, решил выведать у меня всю подноготную".

— И ваша матушка назначила своему сыну и наследнику щедрое содержание?

— Такое, какого мне вполне достаточно, милорд, — горячо ответил Гарри.

— Черт побери! Если бы у меня была такая мать! — воскликнул милорд. Но мне приходится довольствоваться мачехой и не брать у нее, а давать ей. А, звонят к обеду. Не пройти ли нам в столовую? — И, взяв своего юного друга под руку, милорд направился с ним в указанную залу.

Душой обеда был преподобный Сэмпсон, который развлекал дам сотнями забавных историй. Будучи капелланом его сиятельства, он, кроме того, служил и в Лондоне, в новой мэйфэрской часовне, которой леди Уитлси (столь известная в царствование Георга I) завещала значительную сумму. Он знал самые пикантные сплетни обо всех клубах и светских интригах, самые последние новости о том, кто бежал и с кем, самую последнюю шутку мистера Селвина, самое последнее дерзкое пари Марча и Рокингема. Он знал, из-за чего старик-король поссорился с госпожой Вальмоден, знал, что герцог как будто завел новую пассию, знал, кто в фаворе в Карлтон-Хаусе у принцессы Уэльской, и кого повесили в понедельник, и как он держался на пути к месту казни. Капеллан милорда рассказывал обо всем этом снисходительно улыбающимся дамам и восхищенному провинциалу, сдабривая свое повествование такими недвусмысленными выражениями и рискованными шутками, что Гарри только широко раскрывал глаза, — совсем недавно прибыв из колоний, он еще не успел свыкнуться с тонкостями столичной жизни. Дамы — и старые и молодые — весело смеялись этим рискованным шуткам. Ах, не пугайтесь, прекрасные читательницы! Мы не намерены смущать вашу безыскусственную скромность и вызывать краску на ваших девственных щеках. Но, как бы то ни было, каслвудские дамы, нисколько не возмущаясь, продолжали слушать пикантные истории священника, пока в часовне, возвещая вечернюю службу, не зазвонил колокол и не отозвал его преподобие из их общества на полчаса. Проповеди не предполагалось. Он успеет вернуться, чтобы выпить бургундского. Мистер Уилл потребовал новую бутылку, и капеллан выпил стаканчик, а потом уже выбежал вон.

Полчаса еще не истекли, когда господин капеллан вернулся и крикнул, чтобы подали еще одну бутылку. Воздав ей должное, джентльмены присоединились к дамам, были разложены два карточных стола — как их раскладывали на много часов каждый день, — и все общество расположилось вокруг них. Госпожа де Бернштейн могла обыграть в пикет любого из своих родственников, и из всех присутствующих потягаться с ней мог только священник.

Так приятно прошел воскресный день, а вечер был столь хорош, что кто-то предложил отправиться в беседку и сыграть партию в вист за освежающей кружкой. Однако большинство постановило никуда не ходить: дамы объявили, что три онера со сдачи и несколько старших карт кажутся им куда прекраснее самых прелестных картин природы. И вот солнце зашло за вязы, а они все еще играли; грачи вернулись в гнезда, каркая свою вечернюю песню, а они продолжали сидеть, поднимаясь, только чтобы поменяться партнерами; колокол в часовне отбивал час за часом, но ему никто не внимал — так приятно пролетали эти часы над зеленым сукном; поднялась луна, зажглись звезды, наконец пробило девять, и лакей доложил, что ужин подан.

Пока они ужинали, раздались хриплые звуки рожка — это в деревню въехал почтальон. Вскоре из деревни принесли почту милорда: его письма, которые он отложил, и его газету, которую он принялся читать. Дойдя до какого-то столбца, он улыбнулся, посмотрел на своего виргинского родственника и протянул газету Уиллу, который пребывал в превосходном расположении духа, так как этот вечер был ознаменован для него удачей и неумеренными возлияниями.

— Прочти вот тут, Уилл, — сказал милорд.

Мистер Уильям взял газету и, прочтя фразу, указанную братом, испустил такое восклицание, что все дамы хором ахнули.

— Боже милостивый, Уильям! Что случилось? — вскричала одна из любящих сестер.

— Ах, дитя мое, почему ты так ужасно бранишься? — спросила любящая маменька.

— В чем дело? — осведомилась госпожа де Бернштейн, задремавшая было после обычной толики пунша и пива.

— Прочтите-ка, ваше преподобие! — сказал мистер Уильям и швырнул газету капеллану с таким свирепым видом, что посрамил бы любого турка.

— В пух и прах, черт побери! — возопил капеллан, бросая газету.

— Вам повезло, кузен Гарри, — сказал милорд и, взяв ее, прочел вслух: "Скачки в Хантингдоне выиграл Ясон, обойдя Бриллианта, Пифона и Рыжего. Ставки были: пять к четырем на Бриллианта против всех остальных, три к одному против Ясона, семь к двум против Пифона и двадцать к одному против Рыжего".

— Я должен вам половину моего скудного годового жалованья, мистер Уорингтон, — простонал священник. — Я заплачу вам, как только мой благородный патрон расплатится со мной.

— Проклятое невезенье! — проворчал мистер Уильям. — Вот что выходит, когда заключаешь пари в воскресенье. — И он попробовал найти утешение в еще одном бокале, полном до краев.

— Нет-нет, кузен Уилл. Это же было в шутку! — воскликнул Гарри. — Я не могу взять деньги моего родственника.

— Будь я проклят, сэр! Или вы думаете, что я не могу заплатить, если я проиграл? — спросил мистер Уильям. — И что я соглашусь принять от кого-нибудь одолжение? Ничего себе шуточка, а, ваше преподобие?

— Мне доводилось слышать шутки и лучше, — отозвался священник, на что Уильям ответил:

— А, к черту! Нальем-ка еще!

Будем надеяться, что дамы не стали ждать этой прощальной чаши: за вечер они успели выпить вполне достаточно.