"Заклятие немоты" - читать интересную книгу автора (Дарт-Торнтон Сесилия)

ГЛАВА 7 ДОРОГА

Напев странствующего Менестреля

Дорога на Каэрмелор лентой вилась по крестьянским землям среди загонов, амбаров, коровников, пашен, вдоль огороженных лугов, где топтался домашний скот и пастухи, опираясь на посохи, следили за своими стадами, мимо островерхих стогов, прудов, что кишели утками, спелых полей пшеницы, ячменя и полбы, на которых гнули спины усердные жнецы, мимо виноградников, где пурпурные ягоды лопались от переизбытка липкого сока, мимо разоренных уже садов, где сбитые ветром паданцы догнивали на земле среди замшелых корней, сладким запахом разложения привлекая к себе зудящих мошек. И вот уже деревни остались позади; теперь путь пролегал через холмы, покрытые рощицами, небольшими лесками и просто рядами деревьев. Осенние кроны горели травленой медью, бронзой, малиновым, золотисто-каштановым и ядовито-желтым. Мимолетными всполохами облетала листва, выстилая землю мягкими коврами редкой красоты.

По этой дороге и ехал караван Шамборда — два десятка крытых повозок, телеги, нагруженные товарами и затянутые сверху парусиной, экипажи, верховые, конная охрана. На откидных задках телег и козлах экипажей пристроились меткие лучники. Каждый путешественник в изобилии припас бубенцы, красные ленточки, рябиновые тилгалы, стальные клинки, подковы и прочее защитное снаряжение.

Караван с беспечным позвякиванием петлял среди холмов, временами пересекая ручейки, что ворчали и пузырились подобно яблочному сидру. Невзрачная придорожная трава качала поспевшими стрелками цвета розового вина; тот же оттенок обволакивал дымкой волнистые луга. В зарослях лещины ветки ломились от созревших орехов. Нежнейшая лазурь неба тонула в легком мареве у окоема. Над головой мчались облака, пушистые, словно горы одуванчиков; их быстрые тени пробегали по траве морскими волнами. Вовсю пригревало золотое солнце, похожее на большую спелую тыкву. Бодрящий ветер приносил с юга одинокие крики: в вышине, поймав теплые потоки воздуха и широко раскинув крылья, свободно реяли темные птицы.

Имриен ехала в тени навеса, скрыв лицо от назойливых взглядов под траурной маской вдовы. Повозка тряслась и подпрыгивала при каждом удобном случае. Пальцы девушки гладили новый тилгал, дар Этлин — продырявленный камешек на кожаном ремешке. Мысли путешественницы уносились в прошлое.

«Чего ты достигла, — спрашивала она себя, — с тех пор, как покинула Башню Исс? Теперь, когда лицо окончательно и непоправимо изуродовано, узнает ли меня кто-либо из прошлой жизни?

Смешно и надеяться! С какими мечтами отправилась я бродить по свету — найти свое лицо, память, настоящее имя? Обретено ли хоть что-нибудь? Нет. Зато этот мир перестал быть сплошной загадкой — я познала его лучшие и худшие стороны. Я встретила настоящего друга. И потеряла его».

Невыносимое горе обожгло ей сердце, и девушка поскорее перевела свои мысли на другое.

В то страшное утро Этлин поговорила с ней наедине. Руки женщины дрожали и часто ошибались.

«Имриен, в Тарве тебе оставаться нельзя. Уезжай без промедления. Неровен час, Скальцо пронюхает, что Сианад появился в городе не один. Ты тоже видела водопад и знаешь дорогу. Разбойнику не составит большого труда смекнуть, что к чему. Он разыщет тебя и снова захватит в плен. Но на сей раз тебе не уйти невредимой. Есть одно важное дело, которое под силу только тебе, Имриен. Ты должна отправиться в Каэрмелор и рассказать Королю-Императору о Лестнице Водопадов. Пусть восторжествует Закон. Так мы отомстим дурным людям, которые теперь, с руками по локоть в крови, расхищают сокровищницу».

«Ты просишь меня отправиться к Королевскому двору, мама? Как близки наши души и мысли! Клянусь, если бы ты промолчала, я бы сама решилась на этот шаг. Справедливость должна победить».

«Отправляйся вначале к одноглазой Дочери Грианана. Ее мудрость выше моих познаний. Сможет она исцелить твое лицо или нет, не будем загадывать наперед. Но вдруг Одноглазка прольет свет на историю твоей жизни? Чутье подсказывает мне, что это куда важнее. Подготовься наилучшим образом, прежде чем идти к Королю».

Канули в прошлое мечты о роскошном экипаже, четверке лошадей, служанках… Отъезд обставили как можно скромнее и незаметнее. Отправились на следующий день. Диармид, как и намеревался, примкнул к охране каравана. Девушкам нашлось место в большой повозке для женщин и детей. Эртийка ехала молча, углубившись в невеселые раздумья, и рассеянно теребила деревянную пряжку в виде воробышка — прощальный подарок Эочайда.

Если прочертить на карте прямую линию через весь Эльдарайн, то путь от Жильварис Тарв до Каэрмелора вытянется более чем на восемь сотен миль. На самом деле извилистая Каэрмелорская дорога гораздо длиннее. Караваны проводят в пути не менее четырех недель. Существует еще одна дорога — через Рингспиндл, она выводит на Великий Королевский Путь, что вьется вдоль побережья до самой столицы. Слов нет, так спокойнее, но где же вы видели купца, который ради безопасности пожертвует несколькими лишними днями и сотней неотложных дел?

Среди путешественников разнесся слух о непрекращающемся потоке неявных сил, текущем на северо-восток. Злобные существа уничтожали всякого смертного, что вставал на пути. А путь их пролегал через Каэрмелорскую дорогу. Всего лишь за несколько часов до отъезда Жильварис Тарв ужаснула весть о последнем погибшем караване, что столкнулся с нежитью. Те, кто не убит, бесследно исчезли — гласила молва: повозки разбиты в щепки, словно скорлупки орехов, а товары и пожитки бездумно раскиданы по всей округе.

Однако Шамборд и слышать не хотел о том, чтобы сменить дорогу. Все, что его интересовало, это сроки, в которые нужно уложиться. Если кучка суеверных глупцов и трусов откажется ехать — тем хуже для них. Шамборд удвоил число наемных стражников, разве этого недостаточно?

Многие действительно отступились от затеи жадного безумца. Но не все.

Ночами слышались странные звуки. Иногда вспыхивали огни. Выныривая из-за деревьев, украдкой перебегали дорогу диковинные твари — в одиночку и стайками, несуразные, порой низкорослые, смахивающие то на людей, то на лесных хищников. Все это были существа низшего порядка, ни одно из них не отваживалось беспокоить вооруженных тилгалами смертных. «Что-то будет при встрече с неявным посильнее?» — вздыхали, перешептываясь, путешественники.

Сианад много рассказывал Имриен о повадках нежити. Природные законы этих существ мало чем сходны с человечьими, наставлял он. К примеру, смертный не может стать невидимым или превратиться во что-нибудь другое, а для неявных это пара пустяков. Но и у тварей есть свои пределы, за которые никто не выходит — разве что самые могущественные. Человек способен напасть просто так, по праву сильного. А нежити нужен повод, она ждет определенных дел или слов. Нельзя, например, открыто проявлять страх. Опасно верить всему, что видят глаза и слышат уши. Или нарушать молчание, когда это воспрещено правилами. Называть свое настоящее имя. Невежественно отвечать на вопросы. И, конечно же, нападать на тварей или посягать на их владения. Нарушители караются без пощады: их разрывают на куски, размалывают в порошок, вешают, высасывают кровь — способов не счесть. Но даже в самом худшем случае всегда остается надежда. Бывало, что смертного спасали резвые ноги, смекалка, бесстрашие, чья-либо помощь или обыкновенная удача.

Это произошло через неделю. Всадники, посланные вперед на разведку, доложили: узкое ущелье на пути завалено камнями. Конный и пеший с трудом пробьются на ту сторону, повозки — ни за что. Капитан охраны, что скакал во главе кавалькады на вороном мерине, поднял руку. Весь караван тут же остановился. Купец Шамборд что-то сказал капитану; распоряжение передали назад по цепочке:

— Сворачиваем с главной дороги. Сделаем крюк через Эфирию.

Люди разволновались, начали переговариваться. Не смея тревожить печальную подругу вопросами, Имриен сцепила руки на коленях и больше не шелохнулась.

За ее спиной беседовали две пожилые дамы. Одна тут же заахала:

— Надо же, Эфирия! Вот уж не чаяла побывать в тех краях. О них столько всего рассказывают! Интересно, что там на самом деле? Хотела бы я посмотреть на… странных карликов!

— Что касается меня, надеюсь, они на выстрел к нам не приблизятся! — проворчала другая.

Повозки повернули на юг. Деревья поредели, затем исчезли вовсе. Величественную небесную полусферу лазуритового оттенка покрывали размашистые изогнутые ленты перисто-кучевых облаков. Солнце светило сквозь них подобно гигантскому георгину.

Потянулись долгие часы. Закатное солнце окрасило возвышенности в цвет пылающих розовых лепестков с налетом темного золота. Поздним вечером караван въехал на возвышенность, и перед путешественниками раскинулось ошеломляющее зрелище.

Глубоко в поверхность земли врезался огромный каньон, мили три в поперечнике. Противоположный склон терялся в клубах пыли и мелких песчинок. Дно каньона скрывала непроглядная тень. Слева, в полумиле от каравана, вниз по скале вилась широкая серебряная лента, переплетаясь со струйками тумана. Грохот грандиозного водопада терялся в просторах ущелья, созданного силой летящих капель. Однако, высекая эту пропасть, вода столкнулась с породой, неподвластной для разрушения: каньон усеивали десятки тысяч длинных колонн из адаманта. Их плоские верхушки вздымались вровень с краем ущелья. Казалось, прихотливый великан обрубил все деревья в густом лесу на одной высоте, а потом обтесал их гладкие стволы.

На крутом склоне массивной впадины была вырублена извилистая тропа, по которой и начал опасливо спускаться караван. При ближайшем рассмотрении оказалось, что у вершин колонн теснятся постройки — угловатые дома из булыжников и клея, соединенные друг с другом при помощи подвесных мостиков. Беспорядочное переплетение тонких веревок напоминало замысловатую паутину.

Здесь, среди отвесных утесов, ветер бушевал с особой яростью. Каньон как бы вбирал в себя заунывно свистящие потоки, а затем с силой выбрасывал их к небу. В воздушных струях реяли, взмывая и кидаясь вниз, некие темные создания. Они походили не на птиц, а скорее на гигантских летучих мышей, между острыми треугольными крыльями которых качались человекообразные существа. Некоторые из тварей перетаскивали из дома в дом вещи или детенышей на веревочных шкивах.

— Смотри, это кланнойны, — сказала одна из женщин своему ребенку, — карликовый народец с перепончатыми крыльями. Не бойся, они ничего нам не сделают.

Путешественники разбили лагерь на берегу реки. Вокруг разожгли костры и выставили стражу. В низине тьма наступала мгновенно. Ночью серебряные струи потока пели особенно громко.

Имриен узнала из чужих разговоров, что кланнойны питаются горной порослью и крылатыми насекомыми, которых в сумеречном воздухе кружило столько, что хоть отбавляй. Мошкара ловилась в сети, растянутые между колоннами, или сама залетала в рот парящему в воздухе существу. Создания пили обычно дождевую воду или росу, а то и прямо из лужиц на верхушках колонн. Еще перепончатокрылые ни разу в жизни не опускались на дно каньона, боясь неявных тварей, обитающих там. Больше об удивительном народце не было известно ничего. Он имел свою собственную культуру и язык, никогда не связывался с людьми и мирно обитал в своей обособленной от остального мира стране — Эфирии.

Пока Имриен и Муирна грелись у костра, перед ними неожиданно возник Диармид. Он вежливо справился, все ли у них благополучно, и так же стремительно скрылся из виду. Молодой эрт ел, отдыхал и работал вместе с остальными стражниками. Появлялся он редко, но и тогда скупился на слова.

Утром караван снялся со стоянки. До наступления темноты путешественники пересекли Эфирию и с трудом поднялись по узкой дорожке с необычайно крутыми поворотами. Путь вывел их в густую, мрачную чашу.

— Говорят, мы не достигнем Каэрмелорской дороги до ночи, — возмущалась одна из женщин. — Встанем лагерем в нижних окраинах Тириендора. Не нравится мне эта лесная глушь за мили от главного пути. Уж лучше вернулись бы в Эфирию. Пусть не так удобно, зато гораздо спокойнее!

И в самом деле, лес внушал тревогу и чувство незащищенности. Кони и собаки беспокойно рвались вперед. Жалобно хныкали дети. Внезапно все обратили взгляды к северу и на миг обернулись назад. Имриен, которую вдруг безумно потянуло в ту сторону, поняла: она не одинока. Словно люди стали водорослями в могучем потоке, стремительно бегущем на север. Воздух гудел, как натянутая струна, готовая лопнуть.

— Поляны Тириендора наводят на мысли о нежити, — пробормотал кто-то.

Один из путешественников затянул было песню, но сбился с ритма, запнулся и беспомощно умолк.

Для ночевки караван остановился посреди дороги. Над головами трепетали темные, наполовину лишившиеся листвы ветки вязов. Путешественники распрягли коней, подсунули под колеса тормозные клинья и разложили костры. Убедившись в сохранности защитного снаряжения, принялись устраиваться на ночлег.

Около полуночи тишину взорвали странные удары, что раздались из чащи недалеко от лагеря. Внезапно с другой стороны из леса выскочил черный, как смоль, лохматый пес ростом с теленка. Он встал у черты между светом и мраком и уставился на стражников огромными пылающими, точно угли, глазами.

Люди онемели, будто превратились в ходячие трупы. Их собственные собаки рычали, ощетинившись, однако напасть не осмеливались. Кто-то из охраны очнулся и бросился за магом. Когда тот появился, тварь повернулась и мягко потрусила в лес.

Маг принялся разъезжать вокруг на серой лошади, напевая заклинания. Надутый петух, пристроившийся на его перчатке, с важным видом хлопал крыльями. Стражники сбивчиво засвистели, отчего ночь стала еще тоскливее.

За час до рассвета, в то время, что эрты прозвали ухта, не на шутку разыгралась бродячая буря. Караван получил приказ остановиться и стоять до тех пор, пока шанг не закончится. Шальной ветер вызвал сотни ярких вспышек, но ни одной живой картинки.

— Здесь не ступала нога смертного, иначе мы увидели бы отпечатки, — заметил какой-то путешественник. — Откуда же взялась дорога?

— Это очень древний окольный путь, — возразил товарищ, — его проложили еще до появления бродячих бурь. Тогда умели строить на века.

Наконец перезвон затих вдали, угас последний всполох, и люди воспрянули духом. Солнце восходило. Все знали об этом, и даже сизая листва, что застила небо, не могла унять общей радости. К полудню караван выбрался на главную дорогу, теперь она была свободна и неизменно шла под уклон. Все чаще встречались мосты.

После обеда на солнце наползли мертвенно-бледные тучи с северо-востока. Деревья сплетали свои кроны над Каэрмелорской дорогой. Тени сгущались. Предчувствие беды, возникшее у людей еще ночью, обострилось до предела.

Муирна, что ехала рядом с Имриен на откидном задке повозки, поправила на спине ремень с колчаном, достала стрелу и натянула тетиву лука. Эртийка метала быстрые взгляды по сторонам.

— Я сама видела, как у дороги что-то мелькнуло. В следующий раз не уйдет.

Страдания и горечь потерь как будто закалили путешественницу. Робость покинула Муирну без следа, а вместе с нею — и неприязнь к Имриен. За долгие дни заточения огненноволосая красавица многое осмыслила. Она поняла, что несчастная, проявившая столько доброты к ней и ее семье, не виновата ни в своем недуге, ни в том, что маг поглумился над бессловесной жертвой. В благодарность эртийка удостоила талифскую пришелицу искренней дружбой. Что касается самой Имриен, она уважала подругу и преклонялась перед ее искусством скакать верхом и метко стрелять.

«Смотри!» — указала вдруг Имриен.

— Что?.. А, вижу. Опять ушел. Как резво они бегают. — Девушка сощурилась. — Проклятые мелкие скирдас!

Мимо прогарцевал Диармид.

— Будь осторожна, Муирна! — крикнул он. Сестра помахала ему: мол, сами знаем.

— Подозрительно, что твари так нахально высовывают носы среди бела дня, — размышляла она вслух, провожая взглядом старшего брата. — Их время — ночь. Одно из двух: или нежить спугнули, или ее здесь очень много. Хотя почему одно из двух? Может быть, и то, и другое. Ладно, не важно. Охранники уверяют, что мы выберемся из этой глуши до прихода ночи…

Не успела она договорить, как впереди что-то произошло. Заскрежетало дерево, испуганно заржали кони, раздался страшный лязг железа. Часть охраны тут же поскакала назад на случай коварной засады, другие остались на местах и приготовились сражаться. И вот по каравану пронеслось:

— Вторая повозка попала колесом в колею. Ось сломана. Объехать невозможно.

Искалеченная телега пришла в негодность. На то, чтобы распределить поклажу по другим подводам и расчистить путь, понадобилось время. В результате с наступлением темноты караван все еще брел по лесу. Вокруг мерцали блуждающие зеленоватые огоньки. Зрение то и дело подводило коней, они шарахались с дороги прямо на деревья, невидимые во мраке.

Тогда по цепочке передали приказ:

— Привал! Ночуем здесь.

И снова растянулись по дороге ряды экипажей, телег и повозок. Возницы распрягли коней, оставили их пастись неподалеку на привязи. Запылали яркие костры, разгоняя ночь на несколько футов вокруг. Безмолвная тьма надвигалась на эти клубы света, грозя раздавить их своей каменной тяжестью. Бдительные охранники объезжали лагерь. После ужина кое-кто из путешественников забрался на повозки, где и лежал теперь без сна, прочие остались у костров и приглушенно переговаривались. Случайно позвякивала сбруя, иногда скрипели чьи-то сапоги. Не считая этих звуков, кругом стояла гробовая тишина. Не ухали филины, не кричали жалобно ночные птицы.

Девушки сидели на своем привычном месте, на откидном задке повозки, и смотрели, как причудливо переплетаются непроглядные тени между деревьями.

— О Мать всех Воинов, спаси нас, — чуть слышно шептала Муирна. — Прошлая ночь и так была ужасна. Сегодня я вообще не усну. Все это сильно смахивает на западню.

Подруги разожгли костер поярче и продолжали унылое бдение. Ледяное предчувствие сжимало им сердца. Враги явились в полночь.

Темно, хоть глаз коли. Уши словно заложены: ни шелеста, ни вздоха. И вот в глубине Тириендорского леса проносится ветер — как будто вздохнул океан. В слабых огнях костров возникает Нечто. Перламутровый силуэт. Косматый, точно облако, с той лишь разницей, что движется осмысленно против всякого ветра. Распространяя вокруг мертвенный холод и спертый запах прокисших одеял, существо плавно поднялось в воздух и заскользило над караваном. Оно заглянуло в каждый укромный уголок или щелочку. Затем полетело дальше, клубясь и извиваясь.

Перепуганные смертные прижались друг к другу, тотчас утратив силы от глубокого потрясения.

Вскоре из дебрей донесся журчащий смех и беспечные голоса, словно запела стайка бриллиантовых птичек. Каждый охранник изменился в лице и вытащил клинок. Блеск звонкой стали прорезал темноту. Путешественники встряхнулись, взяли себя в руки и дружно забормотали заклятия, теребя заветные тилгалы. За деревьями вспыхивали огни, доносились обрывки веселых песен. Мелодии были столь неотразимы и зажигательны, что любой, кто слышал их, невольно забывал свой страх и принимался подергивать пальцами ног и отбивать волшебный ритм ладонью. Сердца забились чаще. И вот дальние костры выхватили из тьмы широкий хоровод прелестных дев. Танцовщицы двигались с удивительной грацией, подпрыгивали от избытка чувств, смеялись и пели, захлебываясь восторгом. Полупрозрачные одеяния развевались вокруг стройных ножек волнами изумрудного тумана в золотых и серебряных искрах.

— Старый фокус, — проворчала Муирна. — Нашли дураков, тут никто не купится.

Но эти девы… Ах, какими простодушными, какими чистыми и беззаботными казались они! И музыка пела так чарующе, сродни легким движениям танцовщиц. Имриен вдруг испытала упоительное волнение, сродни тому, что предвещало шальную бурю. Вопреки всем доводам рассудка ей мучительно захотелось, чтобы прямо сейчас Диармид прискакал за ней, она вскочила бы к нему на лошадь, обняла его за талию, и они вместе умчались бы к пленительным танцовщицам подальше от запуганных, дрожащих путешественников.

Впереди раздался какой-то шум. Караван облетела страшная весть: один из юных стражников убежал в лес. «Мне бы только рассмотреть красоток, а то отсюда плохо видно, — бросил он напоследок. — Да не бойтесь, не пойду я плясать, не белены объелся!» Вырвался из рук товарищей — и был таков. Двое друзей не захотели оставить ослепленного парня в беде, бросились вдогонку.

Капитан велел никому больше не покидать дороги — под страхом жестокого наказания. На какое-то время это помогло. Но не трем отчаянным юношам из охраны. Все отлично видели парней, танцующих в освещенном кругу. Те кружили в вихре свирельных напевов с прелестнейшими из дев, почти не касаясь ногами земли, и скалили зубы, точно высохшие мертвецы.

— Смотрите, они улыбаются, — зачарованно произнес кто-то. — Баован-шии не причинили им вреда…

— Пока что! — оборвали его.

Подчиняясь неотступному зову музыки, золотоволосая подруга Муирны соскочила с повозки и принялась бродить у края дороги. Никто не обращал на девушку внимания: все взгляды приковал к себе обворожительный хоровод.

Вдруг перед молодыми охранниками зашелестели и раздвинулись ветки. Имриен отпрянула в тень. К стражникам приближалась незнакомка. Никогда смертная женщина не была так прекрасна: в ней мерещилось нечто от лунных лучей и блестящих после дождя листьев.

Лязгнула холодная сталь: охранники вытащили клинки. Незнакомка отступила назад, часто задышала, протянула к ним белоснежную, как ядовитая лилия, руку и с ласковым упреком проворковала:

— О Ган, не пугай меня, пожалуйста! Ты проводишь меня через дорогу? Я хочу к ним.

— Хлеб, и соль, и зверобой… — заикаясь, начал стражник.

Ее тонкие, бледные ладошки взметнулись, чтобы закрыть уши.

— О нет! — всхлипнула она. — Неужели ты принимаешь меня за нежить? Увы, я тоже принимала тебя за мужчину. Что ж, пойду одна, коли никто не хочет защитить меня.

Незнакомка отвернулась от них — чересчур быстро для напуганной женщины, . — но тут один из охранников спрятал меч и шагнул к ней.

— Если ты не нежить, тогда кто же?

— Разве ты не видел меня, Ган? Я путешественница.

— Ни разу не видел. Путешественникам запрещено покидать дорогу.

— Ах, я знаю, но мои сестры в лесу. Как мне отыскать их? Она вздохнула, обратив к охраннику две зеленые звезды глаз.

— Не плачь. Я помогу тебе найти сестер. Погоди минутку, Грэб, я сейчас.

Тот застыл в изумлении и рассеянно опустил клинок, даже вовсе позабыл о нем.

— А как же… Э-э!

Но парочка уже скрылась за деревьями. Еще миг — и Грэб последовал за ними. Закричать Имриен не могла. Но ей безумно жаль было этих людей, она хотела предупредить их, вернуть в чувство — и кинулась вдогонку. Уже через несколько шагов лес так сгустился вокруг нее, что караван и дорога растаяли в ночи. Девушка встала как вкопанная и в ужасе начала озираться. Волосы зашевелились на ее голове.

Узенькая полоска света, пробившаяся позади между деревьев, подсказала, куда бежать. Имриен бросилась обратно, но это оказалось не так легко. Она словно брела по болоту, увязая по колено в тине.

Краткий, мучительный вскрик за спиной девушки разорвал эту ночь.

Имриен чудом добралась назад. Увидев ее в придорожной траве, Муирна отшвырнула подругу на середину дороги.

— О чем ты только думаешь, дарухшия!

Следом из чащи появился бледный как смерть мужчина. Он качался и трясся всем телом.

— Проклятие, это же Грэб! — закричали стражники. — Что с тобой, и где Ган? Вы же были вместе!

Грэб молча рухнул; его подхватили и унесли прочь. И тут чудесные огни начали гаснуть, а мелодия умолкла, оборвавшись на полутакте. Над дорогой нависло прежнее, гнетущее безмолвие. Даже бубенчики на конской сбруе замерли, опутанные плотной шерстью тишины.

Муирна больше не отпускала руку подруги.

— Идем назад, к повозке. Здесь кругом столько каверзных тварей, что нам с тобой за тысячу лет не выдумать.

Лес на востоке громко загудел: нечто крупное стремительно приближалось к каравану.

— Зло! Зло идет на нас! — закричала эртийка.

— Изыди! — в отчаянии голосили смертные. — Не тронь, поди прочь!

Раздался грохот колес, свист бича и цоканье копыт. Мимо через лес пронесся зловещий экипаж, запряженный четверкой лошадей. Повозка мерцала собственным призрачным светом. Сквозь покрытые голубовато-зеленым налетом окна едва угадывались очертания трех седоков. Лихой кучер привстал на козлах, заломив набок остроконечную треуголку.

Когда шум смолк, Муирна присвистнула:

— Огхи бан Кэман. Там же нет ни просеки, ни дороги!

Из чащи донеслись рыдания — плач безутешной матери, что потеряла сына.

Уныние охватило караван, будто чума.

— Мы обречены! — выдохнул кто-то. — Это первый крик Плакальщицы!

А вопль неимоверного страдания, терзающего душу, повторился вновь. Теперь немного тише, зато с еще большей горечью. Стенания затихли — и возобновились у самой дороги, чуть ли не под колесами повозок.

— Тетера. Она кричала три раза, — бесцветным, дрожащим голосом зачем-то сказала Муирна.

Кони, непонятно как освободившиеся, от привязей, начали вставать на дыбы и храпеть, словно ужаленные невидимыми шпорами. Вскоре уже всех скакунов заразило это безумие. Они принялись метаться по лагерю, разбрасывая людей и затаптывая костры. Сквозь клубы пыли и поднятых искр Имриен почудилось, что коней оседлали маленькие темные существа с острыми торчащими вверх ушами. На безразмерных головах тварей были натянуты колпачки, на тощих ножках болтались нелепо раздутые ступни. В целом создания казались жестокой издевкой над родом человеческим. Уродцы пришпоривали скакунов и злорадно ухмылялись.

Собаки неистово лаяли, визжали и кидались под копыта, силясь достать зубами непрошеных седоков. Лучники ничего не видели, а потому не решались стрелять. Началось настоящее столпотворение. Люди метались по лагерю, размахивали фонарями, звенели в колокольчики; одни пытались ловить взбесившихся животных, другие плакали, предостерегали и давали советы.

Серая кобылица мага звонко заржала с пеной у рта, затоптала последний костер и ускакала в ночь так резво, как будто ее безжалостно вытянули хлыстом. Прочие лошади яростно бросились в погоню; кое-кто из людей устремился за ними. Всех безвозвратно поглотила тьма.

По каравану передали распоряжения капитана:

— Фонари не тушить. Всем оставаться в экипажах. Вывернуть одежды наизнанку.

Диармид забрался в повозку к сестре. В свете фонарей лицо эрта было бледно, ввалившиеся глазницы казались непроглядными пещерами мрака.

— Какие новости? — спросила Муирна. Остальные путешественницы также повернули к стражнику изможденные взгляды.

— Все в порядке! — бодро и громко ответствовал Диармид. — Подводы строили из рябины и железа. Пока мы внутри, бояться нечего! Дождемся рассвета и переловим наших коней. Далеко разбежаться они не могли.

— А теперь скажи мне правду, — прошептала Муирна. — Только потише.

Брат помедлил, потом заговорил, понизив тон:

— Плохи наши дела, сестричка. Очень плохи. Мы потеряли слишком много людей, никто даже не знает, сколько. Лошади… Думаю, их уже не найти. Остается только надеяться, что худшее позади.

Однако худшее только начиналось.

Не желая больше слушать мертвую тишину, путешественники принялись звенеть колокольчиками и бубнить заклинания. Многие свистели, пока губы, пересохнув, не потрескались в кровь. Петух мага осип до того, что не мог даже пискнуть.

Вскоре исчезли все таинственные видения и звуки. На какое-то время неявные, казалось бы, отступили. Может быть, готовились к следующему удару?

Никаких признаков врага. Ни малейшего понятия о том, что он замышляет и когда собирается напасть. Изнуряющая пытка ожиданием лишила присутствия духа даже самых сильных. Люди вымотались до такой степени, что не могли поднять налитых свинцом рук, чтобы звякнуть колокольчиком. Онемевшие губы уже отказывались шептать стихи.

Холодный страх потихоньку заползал в души путешественников, и вот весь караван охватила безумная паника. Казалось, сам Ужас опустился на дорогу, протягивая липкие щупальца к каждому человеку. Бежать прочь, в лес, немедленно, спастись от лютых когтей!.. Сердца бешено колотились, готовые выпрыгнуть наружу.

— Держитесь! Не выходите из повозок! — надсаживалась охрана.

Некоторые стучали зубами, бессвязно бормотали и рвались наружу; их останавливали, но они с дикой силой выворачивались из рук умоляющих товарищей и убегали. Оставшиеся понапрасну кричали им вслед, вперив глаза в беспросветную тьму ночи.

И вот земля сотряслась от унылого, зловещего зова Охотника.

Это был сигнал к началу бесславного конца.

Из темноты на караван с ревом налетела несметная свора псов. Жуткие твари чихали огнем, их остервенение не знало предела. Их ярость была сравнима разве что с небесным громом или смерчем. Стрельба по ним не имела смысла: стоило пасть одному, его место занимали двое других. Глаза гончих прямо-таки закипали от прилившей крови. Шерсть и клыки воющих псов сияли лунной белизной, а уши и высунутые языки светились изнутри алым цветом свежей раны.

Затравленные люди уже не помышляли о сопротивлении; всех охватило предчувствие близкой гибели, оставалось одно — спасаться, кто как может. Фонари чертили огненные дуги и, падая, вдребезги разбивались о камни дороги. В оглушительном вое своры потонул шум побоища: топот ног, треск ломающихся повозок, предсмертные вопли, звук разрываемой плоти…

Поутру бледные, ленивые лучи солнца осветили двадцать восемь брошенных повозок, вытянувшихся вдоль Каэрмелорской дороги. И никакого движения. Ни малейшего.

Как только до слуха Диармида донесся рев близящейся своры, охранник не стал раздумывать ни секунды.

— Это или Дикая Охота, или псы Дандо! — выдохнул он с перекошенным лицом. — Так или иначе, нам конец. Бросайте вещи! Уходим, вдруг еще можно спастись.

«А как же остальные? — спросила Имриен. — Мы должны помочь им».

— Бесполезно. Тут бы самим уцелеть, — шепнул Диармид и возвысил голос так, чтобы услышали все: — Кому дорога жизнь, разбегайтесь! Держимся по одному, каждый за себя! Гибель уже рядом!

Началась смятение. Напуганные безумцы ринулись вон из повозки. Имриен вытолкнули на дорогу и едва не затоптали насмерть. И не ее одну. Люди беспорядочно метались в дрожащем свете уцелевших фонарей, не зная, какое направление выбрать, и большей частью сами устремлялись в пасти к чудовищам.

— Изыди, нежить! — вопили одни.

— Оставь нас! — вторили им другие.

Диармид продирался сквозь полоумную от ужаса толпу, таща за собой девушек. В троицу врезались двое стражников. Хватка молодого человека ослабла, и Имриен тотчас потеряла своих друзей в кромешной тьме. Они кричали, звали ее… Но здесь кричали все. Девушке почудилось, что их силуэты мелькнули за деревьями; она подобрала юбки и бросилась в лес.

Чащи Тириендора ослепили ее непроглядным мраком. Имриен потеряла чувство времени. Со всех сторон раздавался зловещий вой. По спине девушки ледяным душем ползли мурашки. Имриен спотыкалась, вставала и продолжала бежать, уверенная, что в любой миг ее схватят острые клыки неявных. Натыкаясь на деревья, разрывая одежды, которые цеплялись за каждую колючку, она в какой-то момент вдруг поняла: рев Дикой Охоты остался позади. Вот он уже далеко, а вот и совсем затих. Измученная беглянка рухнула на землю и забылась тяжелым, прерывистым сном. Она поминутно вздрагивала всем телом, должно быть, напоминая со стороны оживающего мертвеца.

Никогда еще Имриен не встречала рассвета с большим восторгом. Наконец-то утро, и все позади. Солнце изгнало чудовищ — порождения тьмы. Ночью, казалось, вокруг угрюмо теснились искривленные деревья, сплетая западни из корявых сучьев и корней. А сейчас… Девушка оглянулась по сторонам в изумлении: она будто проснулась внутри ларца искусной работы. Листья кленов, тронутые магией великой художницы-осени, пылали оттенками киновари, янтаря, топаза и густого яблочного ликера. На тоненьких ветках качались лилово-серебряные паутинки в звездочках росы.

Имриен проснулась окончательно, и горькое чувство утраты поразило ее сердце с удвоенной силой. Опять одиночество. Еще не зажили прошлые раны… Боль от потери Сианада теперь словно разрослась, охватив каждого человека из каравана. Выжженное дотла сердце ничего более не желало, никуда не стремилось. Но в нем теплилась крохотная надежда на то, что Муирна и Диармид спаслись. Хоть кто-нибудь еще должен был выжить!

Такая дивная на взгляд, на ощупь роса была мокрой и очень холодной. Девушка поднялась, дрожа, отряхнулась от красно-золотых листьев. Заныли ссадины и синяки на руках. После ночного бегства на лесном ковре осталась петляющая бороздка следов. Имриен шла по ним, пока те не затерялись в папоротниках. Тогда она просто продолжила путь в том же направлении, уповая на чудо, что выведет ее обратно на Каэрмелорскую дорогу. Конечно, Имриен могла ошибиться, могла полночи кружить по лесу, но ведь теперь этого уже не проверишь. Ходьба по крайней мере разомнет и отогреет окоченевшее тело. «Как жаль, что я не могу закричать! — в который раз огорчилась девушка. — Наверняка кто-нибудь из уцелевших плутает рядом».

На маленькой полянке цвели высокие пунцовые лилии. Имриен опрокинула их чашечки и вдоволь напилась росой, смешанной со сладким нектаром. Где-то над головой чирикали, пищали, щебетали и посвистывали пичуги. Вот бы нацепить силдроновый пояс, подумалось путнице, и заскользить по воздуху, раскачиваясь на ветках и перелетая из одного места в другое! Говорят, что дайнаннцы любят развлекаться подобным образом. А если кого и заносит куда-нибудь, где кончаются деревья, находчивый воин выуживает из кармана бечевку с петлей, цепляется за ближайший сук или пенек и подтягивается к нему на руках. Имриен вспомнился тот силдрон, что без всякой пользы покоился теперь в ларце, в одной из подвод погибшего каравана. Будь у родных Сианада необходимые инструменты и навыки, девушки не отправились бы в путешествие без летательных поясов в андалумовых футлярах.

Ее размышления прервал хруст веток. Мимо, не заметив Имриен, протопал косматый бурый великан. Всего лишь медведь, почему-то обрадовалась путница. Милое смертное существо.

Солнце за спиной поднималось все выше. Вдали кто-то не то лаял, не то громко покашливал. Понятия не имея, куда идти, девушка бездумно брела на запад — просто чтобы не менять направления. Что-нибудь обязательно случится: или дорога сделает поворот и пересечется с ее тропинкой, или Имриен вскоре упадет от истощения и достанется на завтрак другому голодному созданию.

Сучья снова затрещали. Сердце девушки заколотилось. Еще одно лорралъное существо, или?..

Ветви раздвинулись, и показалась голова. Человек. Имриен чуть не разревелась от счастья, узнав рыже-каштановые волосы Диармида. Тот, по-видимому, не заметил ее, повернулся назад и зашагал прочь. Забывшись, Имриен попыталась окликнуть молодого человека. Из горла вырвался лишь тихий вздох. Разум, казалось, предупреждал ее о чем-то, но девушка отмахнулась от неясной тревоги: не до того теперь, нужно как-то привлечь внимание Диармида! Не то он просто уйдет.

Тогда она схватила толстую сухую ветку и с громким хрустом переломила ее об колено. Не успела Имриен выпрямиться, как острый кинжал просвистел над ухом и вонзился в дерево и закачался. Девушка дернулась в сторону и упала плашмя. Туманное предчувствие слишком поздно превратилось в четкую мысль: «Если я застану его врасплох, он примет меня за нежить».

На фоне обрамленного листвой неба вырос темный силуэт мужчины с занесенным над головой мечом. Имриен тоже замахнулась обломком палки, собираясь защищаться, но тут человек изумленно воскликнул:

— Оббан теш!

Точно, это эрт, успокоилась девушка.

Диармид убрал клинок в ножны и помог ей подняться. Его глаза горели от восторга.

— Муирна с тобой?

Имриен покачала головой, и он как будто спал с лица.

— Куда она побежала? Ты видела ее? Где дорога?

Девушка развела руками: она и сама хотела бы это знать. Диармид помрачнел, к нему вернулась его прежняя отчужденность.

— Я звал, но она не откликалась. Я звал и звал…

Помолчав, эрт добавил:

— Что же, нам ничего не остается, как только шагать на запад. Пока не найдем ее, или дорогу, или все сразу. Будь навеки проклят тот черный день, когда я услышал о караване Шамборда.

Он вытащил кинжал из ствола дерева и побрел вперед. Имриен отправилась за ним.

Кожаная форма охранника подходила для диких условий гораздо лучше, чем осеннее прогулочное одеяние состоятельной горожанки. Впрочем, черное сукно было достаточно плотным, если бы не бесчисленные прорехи. Одежда висела на Имриен клочьями. Плащ пропал. Хорошо хоть уцелел капюшон. Часть золотых монет, зашитых под подкладку, вывалилась, однако маленький дорожный кошель под порванным корсетом сохранился невредим. Стало быть, ключ, рубин, сапфир, изумруд и жемчужный браслет у странников все-таки остались. Имриен, Муирна и Диармид — каждый заготовил такой кошелек перед поездкой, на случай ограбления. Все прочие сокровища лежали теперь в ларцах, в самой крепкой из подвод каравана.

— Я учился выживать в лесу, когда готовился в дайнаннцы, — заявил Диармид. — С моими знаниями не пропадешь.

Очень обнадеживающие слова. Особенно утешительно было вспоминать о них через пару часов, когда полил дождь и путники укрылись под кроной мокрого дерева. Желудки у обоих давно сводило от голода. Диармид молча глазел на нескончаемый поток, что монотонно барабанил по листьям.

«Да уж, неразговорчивый спутник, — подумала Имриен. — Не то что его словоохотливый дядя… Ах, Сианад! Если дождь — это слезы неба, должно быть, оно плачет о тебе».

Молодой эрт пытался сохранить невозмутимую мину, но не мог скрыть, что и его гложет тоска по утраченным дяде, брату, а теперь и сестре.

Когда ливень прекратился, Диармид принялся копать западню на тропинке, оставленной каким-то зверьком. Но стоило ему воткнуть палку в грунт, та ломалась пополам. Наконец он сдался.

— Были бы тут нужные инструменты, а так…

Попытки добыть огонь трением тоже закончились неудачей.

— Какие-то сырые деревяшки, — ругнулся эрт и с раздражением отбросил щепки прочь.

Так и не согревшись и не просушив одежд, путники отправились на поиски лесных плодов.

— Разве эти яблочки съедобные? — ворчал Диармид. — Ну и кислятина — вырви глаз.

Ночью они спали в куче листьев, прижавшись друг к дружке от холода, и по очереди держали стражу. Диармид стойко боролся с тем отвращением, которое вызывала в нем уродливая спутница, но каждый взгляд на нее воистину ранил его сердце, чувствительное к красоте, ищущее совершенства. Товарищи-наемники прозвали молодого эрта «кочетом» — за нрав задиры и дамского угодника, как бахвалился сам Диармид; за сходство отросших рыжих волос с петушьим гребнем, как утверждали приятели. Как бы там ни было, эту девушку до костей промораживал лютый холод в его глазах и манерах. Для бывшего стражника всегда все было просто: человеческий род делился на врагов и друзей, мужчин и женщин. И только Имриен не вписывалась полностью ни в какие рамки, потому Диармид и не мог определить, как же к ней следует относиться. Да она и не нуждалась в его теплом отношении — разве что совсем чуть-чуть.

Наутро эрт сказал:

— Нынче у нас пятое число месяца гаотмиса. Если так и дальше пойдет, мы достигнем Каэрмелора в нетилмисе, не раньше.

«Меня восхищает твоя вера в лучшее!» — откликнулась девушка.

Днем они поставили силок из ремня Диармида и крепких нитей, вырванных из одежды Имриен. Путники терпеливо прождали в засаде несколько часов, но ни одно лесное существо не соизволило попасть в ловушку, за исключением парочки бордовых листьев.

При взгляде на них Имриен испытала странное чувство, как будто в глубине памяти дрогнула некая потаенная струна, однако это быстро прошло. Развязав ремень и веревки, девушка вернула их спутнику.

— Да ладно, эта возня с охотой и силками только время отнимает. Можно собирать еду по дороге.

Имриен ощутила знакомую сосущую боль в животе. «Если когда-нибудь вернусь в город, непременно выучусь выживать в лесу», — поклялась девушка про себя. Удивительно, как далека жизнь от Историй, услышанных когда-то в Башне Исс! Вымышленные герои не знали голода; лесные плоды так и сыпались к ним в руки.

Не говоря уже о том, что в любое время года эти бесстыжие лгунишки почивали прямо на земле, не зная ни мороза, ни сырости. Вранье, сплошное вранье.

И вдруг… Неужели судьба сменила гнев на милость? Впереди темнели кусты лещины. Переспелые орехи обильно усыпили землю; на ветвях еще оставалось достаточно. Путешественники вне себя от радости кинулись обирать щедрые заросли.

Тут кусты заворочались, принялись расти и, наконец, взорвались изнутри. Из самой гущи показался злобный лик с носом в виде гнилого ореха и гневно завизжал на непрошеных гостей:

Из земли вытянулась оборванная, сухая старушонка с шелушащейся зеленой кожей. Существо разрасталось на глазах, словно невероятный мерзкий сорняк, и размахивало сучковатой палкой в узловатых руках. В ухмыляющемся дупле рта торчали источенные личинками зубы.

Хранительница Куста заскрипела зубами и взмахнула дубинкой; на землю отколотыми щепочками посыпались ногти с корявых пальцев.

— Будь по-твоему, гнусная карга, — проворчал Диармид, отступая.

И путники заспешили прочь от запретных кустов, которые долго скрежетали зубами им вслед и яростно брызгали пенящейся слюной. Когда заросли остались позади, эрт с неохотой промолвил:

— Так себе нежить, только с виду опасна. Я бы с ней разобрался… да не поднимать же руки на старуху!

«На бабулю она еще похожа, — поддакнула Имриен, — а вот на одаренного стихоплета едва ли».

Каменное лицо Диармида не дрогнуло; шутка не достигла цели.

На другой день животы все так же пухли от голода. К тому же ночью было холодно. Настолько, что путники в отсыревших нарядах потеряли всякую надежду на сон и просто бродили туда-сюда, стуча зубами. В голову не лезло ни одной мысли, исчез даже страх перед возможной опасностью.

Да и следующее утро не предвещало перемен к лучшему. Имриен уныло брела под навесом листвы, окутанной туманом, и размышляла о том, что еще немного — и им обоим придет конец. Прежде, с Сианадом, было совсем не то. Тогда стояло жаркое лето. Скоро ветви деревьев оголятся, и смертных будет видно за мили. Голодная окоченевшая девушка мечтала только об одном: упасть на землю и забыться. И лишь гордость гнала упрямицу вперед.

В головах путников царила такая же легкость и пустота, что и в желудках. Однако на чувства отсутствие пищи никак не повлияло, разве что обострило. Поэтому, когда ноздри смертных уловили съедобный запах, он показался прекраснейшим, божественным благоуханием. Путешественники сглотнули слюну и одновременно повернулись в ту сторону, откуда доносился волшебный аромат.

— Боюсь, что это ловушка, — прошептал Диармид. — Смотри в оба! Помнишь, матушка дарила тебе тилгал, он еще с тобой?

Имриен кивнула. Продырявленный водным потоком камушек — большая редкость. Можно ли расстаться с таким могущественным амулетом? Ведь он спасает от любого морока, стоит только взглянуть сквозь дырочку. Девушка достала тилгал и сжала в руке.

Нюх вывел путников на солнечную опушку. Оба остановились на краю и осторожно выглянули из-за багряной завесы листьев.

Мягкий дерн углублялся посередине, образуя крохотное, окаймленное тростником озерцо. Неподалеку от зеркальной глади на большом плоском камне горел огонь, почти призрачный при ярком свете дня. К небу тянулась тонкая струйка голубоватого дыма.

Между водой и пламенем сидел мужчина и, облокотившись на траву, беспечно вертел в пальцах соломинку. Вот только не морок ли это? Ведь и нежить частенько принимает вид человека.

Имриен вгляделась, но с такого расстояния было трудно определить наверняка. Она поднесла к глазу продырявленный камушек: ничего не изменилось.

— Дайнаннец! — выдохнул эрт. — На нем дайнаннская форма. Значит, и впрямь человек?

«Возможно», — нахмурилась девушка.

— Доброго вам утра! — ясно донесся до них голос незнакомца. — Прошу вас, друзья, проходите к огоньку.

Перепуганные путники изумленно посмотрели друг на друга. Затем Диармид кивнул и расправил плечи. К нему даже вернулись прежние манеры стражника.

— Держись за мной!

Он шагнул вперед, положив правую ладонь на рукоять меча. Люди вышли из засады и приблизились к чужаку. Тот не поменял позы, лишь широко улыбнулся им снизу вверх.

Словно темная молния поразила Имриен в самое сердце, отозвавшись гулом огромного колокола. По телу пробежала серебряная искра, заставив девушку затрепетать, как никогда в жизни.

— Присаживайтесь. — Он махнул рукой в сторону костра. — Или вам доставляет удовольствие стук собственных зубов?

Имриен подумала, что назвать мужчину «красивым» значило бы сказать ужасную глупость. Это то же самое, что сказать «очень мило» о бездонном звездном небе цвета черного соболя. Или о мерцающих звездах, купающих отражения в холодной морской глади.

Рослый широкоплечий незнакомец выглядел ожившей статуей легендарного воителя. Вытянутый, слегка худощавый лик с четко очерченными скулами был словно высечен из гранита вдохновенным скульптором. На гладко выбритом подбородке лежал размашистый мазок сизой тени. Из-под прямых, как стрелы, бровей черные глаза полоснули девушку холодным пламенем. Волосы цвета воронова крыла небрежно скреплялись узлом из передних прядей, ниспадая шелковым ливнем до талии. Что, если распустить их? Имриен представила себе эту нежную тучу, этот неистовый ночной водопад — и смутилась еще больше.

Незнакомец излучал вечную, непобедимую молодость весны. Девушка не смогла найти ни одного изъяна. Он был совершенен. Все это она поняла разом, в один миг, быстрее, чем сверкнула бы в небесах молния.

А меж тем приветливый костер разливал в воздухе блаженное тепло и манил к себе продрогших путников. Те подошли чуть ближе, но так и остались стоять. Имриен вдруг стало не важно, сделает ли она еще хотя бы вздох.

— Благодарим за приглашение, — сдержанно отвечал Диармид. — Мы просто проходили мимо. Не встречались ли вам поблизости другие путники, например, некая леди с медно-рыжими волосами?

— Вы это нарочно? Я скоро вывихну шею.

Гости присели и протянули руки к огню. Имриен сосредоточила взгляд на своих ладонях. Она мучительно боялась посмотреть в глаза незнакомцу. Сейчас даже слепой попрошайка прочел бы мысли несчастной на ее пылающем лице. И даже глухой услышал бы сумасшедший стук ее сердца: казалось, что загудел тысячеголосый хор или камни с грохотом осыпались с горы, вершина которой пронзает небеса, устремляясь туда, где рождаются звезды.

«Он не человек, — сказала себе Имриен. — Это сам Обаятель — родной брат неземным, обворожительным Баован-шии».

— Видел ли я кого-нибудь настолько же изможденного, как вы оба? — мелодичным баритоном, почти выпевая каждый звук, произнес мужчина. — В последнее время — навряд ли.

«Голос так же прекрасен, как и все остальное!.. Если это не волшебные чары, то что же?» — отстраненно отметила про себя девушка, думы которой уносились далеко-далеко. Однако ироничный, отрезвляющий тон незнакомца вскоре рассеял ее подозрения.

— Прошу вас выражаться яснее. — Диармид ощетинился, как загнанный в угол пес.

— Вам нужен прямой ответ, чтобы убедиться в том, что я не нежить, которая напала на тех, кого вы ищете?

— Да.

— Тогда — нет.

Наступила тишина. Путники озадаченно размышляли: что значит — нет? Что он имеет в виду? Наконец молодой эрт нашелся:

— А откуда вам знать, что мы люди?

— Это и так ясно.

— Почему?

— Например, ваша бородка. Она не такого цвета, как остальные волосы. Чисто человеческий промах.

Пальцы Диармида невольно ощупали рыжеватую щетину.

— А она? — уязвленным тоном спросил эрт.

— Она…

И снова молчание. Имриен не решалась поднять взгляда, но сгорала, как свеча, при мысли о том, что черные глаза задумчиво, в упор рассматривают ее.

— Леди? — ласково обратился к ней незнакомец. — Может быть, вы сами скажете?

— Я говорю вместо нее. Она немая, — вмешался эрт.

— Вот как? Это правда, леди?

Она кивнула, опустив очи долу.

Чужак разворошил палкой кучу углей и обнажил четыре темных комка, напоминающих маленькие булочки. Сильнейший аппетитный запах ударил в ноздри изголодавшихся путников. Животы обоих жестоко заныли. Имриен едва удерживалась, чтобы не выхватить загадочные комья из прозрачного пламени и не разорвать их зубами на части.

— Что это вы печете? — как бы невзначай поинтересовался Диармид. По голосу эрта Имриен поняла, что не одинока в своем безумном желании.

— На вас хватит.

Дайнаннец ловко подцепил булочки ковшиком из древесной коры. Рядом на блюде из листьев возвышалась горка лесных плодов и ягод. Мужчина срезал верхушку пунцового граната и протянул его девушке:

— Надеюсь, есть вы можете без посторонней помощи?

Имриен привычным жестом поблагодарила его и приняла дар дрожащими руками. Диармид, которому достался второй плод, уплел свою долю в два счета. Имриен меж тем лишь слегка пожевала очищенную мякоть и сладкие семена граната. Присутствие незнакомца начисто убило ее аппетит.

— Ешьте, не стесняйтесь, — подбодрил дайнаннец.

Второго приглашения эрту не потребовалось. Он схватил булочку, разломил ее и, даже не подув на обожженные пальцы, впился зубами в бледно-золотое дымящееся тесто. Когда от еды не осталось и следа, Диармид выпил чистой родниковой воды и утерся рукавом.

— Славное угощение, сэр. Теперь мы ваши должники.

— А ведь вы действительно кое-что мне задолжали. При всем почтении к любезным гостям, я до сих пор не знаю ваших имен.

— Капитан Бруадайр, наемный охранник дорожного каравана Шамборда, к вашим услугам. — Эрт поклонился, не вставая с места.

«Он открыл настоящую фамилию! — мелькнуло в голове его спутницы. — Значит, больше не сомневается в том, что перед нами человек?»

— Эта леди называет себя «Имриен», — продолжал Диармид. — Она сопровождала мою пропавшую без вести сестру. А как ваше имя, сэр?

— Дайнаннское — Торн.

— Как-то необычно: дайнаннец — и вдруг путешествует в одиночку?

— Много ли вам известно о законах Братства? — улыбнулся тот. — По одному, парами, группами — мы странствуем так, как велит необходимость. Мне, например, следует оставаться незамеченным: я собираю сведения для Короля-Императора.

— А мы ехали в Каэрмелор, но потом на караван напали неявные…

— Неявные? — встрепенулся дайнаннец. — Сколько их было, по-вашему?

Диармид поведал все, что ему известно.

— Так много? И такие могущественные… — Собеседник нахмурился. — Но вы, верно, ломаете головы над тем, что же у меня задело. В Королевской службе нет ничего тайного: мое поручение состояло в том, чтобы разузнать как можно больше о подозрительном потоке сил нежити в Намарру. Задание почти выполнено, и я собираюсь обратно в Каэрмелор. Хотите стать моими попутчиками? Вы так занятно говорите руками. Научите меня, а я взамен покажу вам, как добывать пищу.

Только тут Имриен заметила, что на траве не лежит никакого походного ранца, только лук и колчан. Очевидно, дайнаннец путешествует налегке.

— Сэр, это я и сам прекрасно умею, — напыжился эрт, закипая от обиды.

— Как пожелаете, — пожал плечами Торн.

Девушка возмутилась: «Не говори за всех!», и Диармид поспешно добавил:

— Но из учтивости мы прогулялись бы с вами недолго: по крайней мере хорошее общество…

— Ах, значит, только из учтивости? Тогда, пожалуй, не стоит. Смею вас заверить, один я передвигаюсь гораздо быстрее.

С грациозностью молодого барса он поднялся на ноги и затоптал огонь. Имриен краешком глаза посмотрела на мужчину — и залюбовалась. Как он высок, прям, как отлично сложен! Как к лицу ему форма дайнаннца: тонкая шерстяная блуза с широкими рукавами, присобранными у плеч и закатанными по локти, мягкий кожаный мундир почти до колена с разрезами по бокам для удобства в походе и кожаные краги. Взгляд девушки жадно впитывал каждую подробность. На плечах мундира красовался Королевский герб: переплетенные руны «К» и «Д», число 16 и корона вверху. Правое предплечье обвязывал нарукавник из телячьей кожи с ременной шнуровкой. С пояса свисали бурдюк, пара дорожных мешочков и моток бечевки, а также два охотничьих рога: тот, что побольше, отделанный серебром, сиял молочной белизной, а другой, с медной чеканкой, пылал, точно солнце. На оружейной перевязи покачивались кинжал, короткий нож и топорик с маленькой ручкой. Дайнаннец поднял с земли и надел вторую перевязь, всю в тисненых узорах. Теперь из-за правого плеча был виден грозный длинный лук и крашеные гусиные перья стрел, перевитых изумрудно-золотыми лентами.

— Ну так как, можно проводить вас? — Диармид из последних сил пытался сохранить бесстрастный вид.

Торн повернулся к Имриен.

— Угодит ли это желаниям леди?

Та кивнула, не смея поднять глаз. Она вся сжалась в комок, испытывая жгучую боль и стыд за свою безобразную внешность. Если бы девушка могла превратиться во что захочет, она непременно стала бы ветром, что ласково треплет сейчас эти черные локоны.

— Что ж, тогда идем.

Накинув на себя плащ, на котором он только что лежал, дайнаннец огляделся и тихонько засвистел. Тотчас к нему на плечо опустился ястреб-тетеревятник. Торн зашагал прочь, и путникам ничего не оставалось, как последовать за ним.

Имриен пыталась вспомнить все, что слышала о Дайнаннском Братстве. В этом войске служат лучшие из лучших: Хранители покоя в мирные дни, отважные витязи в сражениях, защитники Короля-Императора — в любое время. Когда дайнаннцы не находятся при дворе, то селятся на квартирах в разных землях Эриса. Впрочем, дом требуется воинам разве что зимой: жизнь под открытым небом их совершенно устраивает. Предводитель Братства, сэр Тэмлаин Конмер, Герцог Роксбургский, слывет достойнейшим витязем Империи. Молодежь из кожи вон лезет, чтобы попасть в ряды дайнаннцев, однако правила отбора предельно жестки. Прежде всего будущий новобранец должен блестящие разбираться в исторических сагах и поэзии Эриса. Но эту первую проверку нельзя и сравнить с вошедшими в поговорку испытаниями на ловкость, выносливость, быстроту, бесстрашие и знание боевых искусств. Поистине, Братство — это цвет воинов Империи…

Как же споро он шагает! Вот кто чувствует себя в диком лесу как дома. Еще ни одна веточка не хрустнула под его ногой, ни один лист не прошелестел. Даже подкрепив силы, Имриен едва поспевала за новым вожаком. Она вдруг поняла, до какой степени разодранная в клочья одежда мешает двигаться. Впереди разъяренным буйволом пыхтел Диармид, время от времени оборачиваясь и подавая девушке руку. Неужели они и прежде топали так громко и неуклюже?

Торн не обращал внимания на их шум. Зато дайнаннец все чаще сворачивал с пути, чтобы открыть попутчикам новые тайны щедрой осени. Вот вьются по земле засохшие раздвоенные усики — если осторожно проследить, откуда они растут, и раскопать землю заостренной палкой, можно найти сочные клубни. Вот белокожая дикая смоковница тянет из расщелины в горной породе тоненькие ветви с пучками длинных пыльных листьев и красновато-рыжими плодами. Чуть ли не в каждой лощине растут древовидные папоротники; их нераскрывшиеся листы — «улитки» тоже съедобны, но не раньше, чем вся кислота выпарится на костре.

В осеннем лесу можно найти что угодно: еду, целебные снадобья, краски, объяснял Торн мелодичным голосом. Это чудесное время года дает усладу сразу всем человеческим чувствам, думала Имриен, любуясь резным кружевом роскошнейших оттенков. Ярко-синие плоды живописно темнели в раскидистых алых кронах диких слив. Ароматные веера белых кипарисов разбрызгивали вокруг темно-зеленые всплески с рыже-золотым отливом. Высоко над головами путников кудрявились лозы дикого винограда, и солнце просвечивало сквозь пунцовые гроздья, превращая узорчатую завесу в чудесный витраж.

Один раз дайнаннец показал спутникам на опушке одинокое амбровое древо: стопятидесятифутовый взрыв блистательного золота и рубинов, оттененный королевским пурпуром.

— Что в нем съедобного? — спросил Диармид.

— Ничего.

— Так и знал. От красоты никакого прока.

— Только не для меня.

Солнце потихоньку садилось, когда путники вышли на берег маленькой речушки — еще одной из многих. Казалось, весь день они только тем и занимались, что перепрыгивали через хрустальные ручьи, родники и журчащие потоки. Среди острых, точно клинки, листьев ириса и пышных зарослей папоротника, напоминающего скелеты гигантских рыб, тяжело покачивались спелые колосья незнакомого растения.

— Птичье просо. — Торн опустился на колено и принялся обрывать семена. Имриен последовала его примеру и вскоре набрала полный подол. Дайнаннец пересыпал все зерна в кожаный мешочек, после чего сильно удивил девушку: прикоснувшись кончиками пальцев перевернутой вниз ладони к губам, отвел руку вперед и вниз. Точь-в-точь как сделала сама Имриен, когда привычно поблагодарила его при знакомстве.

Торн улыбнулся, и у девушки перехватило дыхание. Трудно было представить его без этой хищной белозубой улыбки, зато Имриен легко воображала себе, сколько прекрасных дам сгубила та при дворе.

— Взгляните-ка на то дерево, — показал рукой Диармид. — Листья оно уже сбросило, но какие на ветках аппетитные ягоды — желтые, словно янтарные бусы! Выходит, и красота может стать лакомым кусочком?

— Что ж, попробуй их, если готов расстаться с жизнью. Это ягоды Эмилии. Прекрасное с виду почти всегда ядовито внутри. И наоборот, за отвратительной оболочкой порою скрывается добро.

Время от времени ястреб срывался с плеча дайнаннца и взмывал в небо, но всегда возвращался.

— Странно, — сказал Диармид. — Я не вижу ни колпачка, ни колокольчика, ни пут. Как же вы привязываете птицу на ночь?

— Я — никак.

— Ваш ястреб удивительно вышколен. Принцип первого впечатления?

— Нет.

Холодным вечером путники разбили лагерь у горного озера. Багряно-золотые клены смотрелись в зеркальную гладь воды, усыпая ее корабликами листьев. Дайнаннец одолжил эрту трутницу и научил ею пользоваться. Диармид терпеливо следовал его указаниям, и вот посреди охапки черного хвороста пробились первые робкие ростки пламени, мгновенно распустившиеся жаркими цветами.

Тем временем Торн выкопал у кострища ямку шириной в один фут и примерно такой же глубины. Печь была готова, осталось только налепить булочек. Имриен и Диармиду понравилось растирать колосья руками и смотреть, как ветер уносит прочь с ладоней легкую шелуху. Тесто из воды и размолотых на камне зерен замесили в небольшом углублении в скале. Торн выложил шесть круглых комьев прямо в золу и прикрыл горящими ветками. Между тем в яме под слоем золотых углей пеклись вымытые клубни. В ожидании сытного ужина путники угощались смоквами и жарили «улиток», а дайнаннец натирал свой лук воском.

Ястреб-тетеревятник наблюдал за людьми с высокой ветки казуарины. Пернатый хищник только что изловил перепелку и теперь закрывал обмякшее тельце жертвы распущенными веерами крыльев. Спустя время он успокоился, сложил перья, вцепился в добычу когтями и принялся ощипывать тушку. Наконец острые лезвия клюва, разодрав кожу перепелки, погрузились в окровавленную плоть и вырвали приличный кусок. Ястреб заглотил его целиком.

— Разве он не должен отдавать добычу хозяину? — спросил Диармид.

— Эррантри охотится только для себя.

— И при этом не покидает вас насовсем? Чтобы ястреб — и не рвался на волю? Поразительно!

Торн промолчал. Где-то в сумерках стрекотали кузнечики, с теплой грустью вспоминая ушедшее лето.

— Был бы у нас горшок или котел, сварили бы соус из кленового сока, — размечтался эрт. — И кстати, с вашим луком ничего не стоит подстрелить одну-двух белок.

— К чему гоняться за собственным ужином, когда вокруг столько еды, которая никуда не бежит? Мы ведь не умираем с голоду.

— А стрелы для кого? Для неявных, что ли?

— Мне еще дорога моя шкура.

— Какой интересный у вас лук — никогда не видел подобного.

— Он сделан на заказ в Королевской Оружейной мастерской, под моим руководством.

— Можно посмотреть поближе?

Дайнаннец передал ему лук.

— Очень непривычная форма, — не унимался Диармид. — А чем выложена внутренняя сторона?

— Вставки из рога и китового уса служат для прочности и придают изящество.

— Охотничий лук длиной более шести футов? Не великоват?

— Шесть футов и два дюйма. Для меня — в самый раз.

— Наверное, неудобно с таким оружием в лесных дебрях?

— Дело вкуса. Зато он легок и быстро стреляет. Кстати, стрела с широким наконечником, пущенная из этого лука, может пролететь тысячу семьсот шестьдесят ярдов.

— Целую сухопутную милю? Впечатляет! В Тарве рассказывали о древнем герое, который поражал цель с девятисот футов, да я не верил. Вот бы одним глазком…

— Наибольшая дальность полета — всего лишь отвлеченная величина. По-настоящему хорошо он стреляет с трех восьмых мили.

— Оперение ваших стрел — это гусь, да? Всегда хотел узнать, правда ли, что для стрел Королевской Семьи и Аттриода используют павлиньи перья?

— Правда.

Пальцы эрта ласково поглаживали благородное оружие. Он молча переваривал услышанное. Затем спросил:

— Сэр, давно ли вы из Каэрмелора? Прошу вас, расскажите о приготовлениях Королевского легиона к битве с северными полчищами, если те нападут на Эльдарайн.

Торн уселся между попутчиками, прислонившись спиной к дереву и вытянув длинные ноги к огню.

— Могу сказать, что Король-Император в самом деле стягивает войска к северной границе. Дайнаннцы сейчас повсюду, даже в Намарре. Там они собирают сведения о недавно восставшем Вожде. Похоже, этот разбойник обладает силой привлекать к себе злобное отребье изо всех земель. Говорят, он маг, и притом очень могущественный. Иначе как бы он призвал на помощь силы нежити? Разве что пообещал им истребить человеческий род. Но тогда пусть не надеется выжить сам. Покончив с остальными, неявные, без сомнения, примутся за него и его приспешников.

— Человек еще никогда не заключал союз с нежитью, — мрачно изрек Диармид.

— Никогда.

— И что же, сэр, многие отозвались на северный зов? Может быть, молва преувеличивает?

— Не знаю, что говорит молва, но их действительно много. Нежить и прежде жаловала Тириендорский лес. Кстати, кое-кто за нами наблюдает.

Диармид резко выпрямился и окаменел.

— Всего лишь уриск, — улыбнулся Торн. — Это явный. Он обитал в озере, когда наших прадедов еще и на свете не было.

Попутчики проследили за взглядом дайнаннца. Там, где догорающий день отражался в темной глади, у самой кромки воды темнела человекоподобная фигурка с короткими рожками в копне курчавых волос и козлиными ногами. Создание уныло смотрело на путешественников, обхватив руками мохнатые колени.

— Урисков всегда тянуло к людям, — проронил Торн. — Но смертные боятся этих уродцев.

Имриен повернулась к эрту.

«Добрый сэр говорит, что тварь живет здесь веками. Значит, дайнаннцы хорошо знают эти края?»

Диармид перевел вопрос, и Торн наконец обратил внимание на девушку. Сердце бедняжки затрепыхалось, как рыба, выброшенная на берег.

— Я знаю, — ответил дайнаннец.

«Ему известно, как выйти на дорогу?»

— Каэрмелорский путь лежит милях в двух к северу, леди. Вы полагаете, наезженный тракт быстрее приведет нас к цели? Понимаю: колючие кустарники проявляют повышенный интерес к вашему платью. Но сейчас главная дорога — самое опасное место в лесу. Там как раз и лютует нежить, вымещая ненависть к смертным на проезжих караванах. Да что вам рассказывать? К тому же, пока работа не окончена, широкие пути не для меня. Есть множество других дорог: речушки, звериные тропы… наконец, у солнца и у звезд — своя стезя.

— Похоже, наметанный глаз видит дороги везде, — сказал Диармид.

Ужин был готов. Надкусывая по очереди очищенный печеный клубень и сытную булочку с ореховым привкусом, эрт с полным ртом рассуждал:

— Если мы пойдем южнее Каэрмелорского пути — угодим прямо в Мирринор, а это едва ли безопаснее дороги.

— Да, Мирринор, Страна Зеркальных Вод… Рискованно? Пожалуй, но я уже бывал в тех краях и, как видите, невредим. Дела требуют, чтобы я вернулся туда. Кроме того, места в Мирриноре красивые.

После ужина девушку неудержимо потянуло в сон. Жар костра, казалось, размягчил даже кости. Торн расстелил для Имриен свой плащ. Она еще раз взглянула на замшелый берег, где сидел одинокий уриск, сомкнула веки — и тут же заснула, успев напоследок услышать слова эрта:

— Первым караулю я.

Утро началось с какого-то невообразимого шума: резкого свиста, жалобных воплей и пронзительного квохтанья — Эррантри радовался солнцу на свой манер. Когда неподражаемая песня смолкла, ястреб засуетился на ветке, перебирая крючковатым клювом рыжевато-каштановые перья в ярких полосках и крапинах. Глаза птицы напоминали два солнечных диска во время затмения: каждый был окружен черным кольцом, а внутри постепенно сгущался мрак.

На траве сверкал серебристый охотничий рог, полный спелой голубики, а рядом россыпью лежала золотистая хурма с налипшими на бока блестящими листочками. На блюде из коры чернели перепачканные золой булочки. Корабль солнца плыл по небу, посылая земле косые лучи сквозь кроны осеннего леса. Диармид еще мирно похрапывал. Уриск исчез. И Торн тоже. Почему Имриен это не удивило?

Девушка вспомнила, что никто не будил ее ночью стоять на страже. Как это учтиво со стороны мужчин! Имриен почувствовала укор совести и, чтобы развеяться, пошла купаться на озеро. Когда она вернулась, эрт сидел на траве и зевал во весь рот. Тут молодой человек заметил серебряный рог и поднял его. Нежно-лазоревые бусины ягод покатились на землю.

— Вот это да! — воскликнул он. — Сколько живу, такой искусной работы не встречал. Изысканная вещица. Верно, какая-нибудь семейная реликвия. Надо же, орнамент старинный, а серебро блестит, как новенькое. Подобное делали только в Эпоху Славы.

Путники позавтракали. К тому времени на опушку вернулся Торн — свежий и сияющий, как ясное осеннее утро.

— Привет вам, сони! Целых полдня прошло, теперь за солнышком и не угнаться. Разве что помчимся как лани!

Дайнаннец протянул Диармиду нож и какие-то стручки.

— Возьми, это семена мыльного дерева, хорошо пенятся в воде. Можешь побриться моим клинком, он остро заточен. Надо набрать еще стручков, мыльное дерево попадается нечасто.

С пеной на лице Диармид склонился над водой, пытаясь разглядеть свое отражение. И тут же громко выбранился: лезвие поранило подбородок.

«Давай помогу». — Имриен взяла нож и аккуратно выбрила эрта.

Прежде чем отправиться дальше, путники схоронили остатки кострища в яме.

Искорки солнца весело скакали по листьям. Конические свечи деревьев полыхали во всю мощь, хоть и не грели. Путники видели себя крохотными несгорающими саламандрами в огромном костре или гномами в сокровищнице Тириендорского леса. Мысли девушки целиком занимал прекрасный дайнаннец — их жар умеряла лишь глухая боль недавней утраты. Горе, как своенравная морская волна, то захлестывало Имриен, то с печальным шелестом откатывало назад, но никуда не исчезало.

Так прошло несколько дней. Торн появлялся все реже: немного шагал рядом с ними, подлаживаясь под медлительную походку своих спутников, объяснял путь, показывал, где взять пищу, — и беззвучно растворялся в чаще. Он мог отсутствовать часами, и тогда для Имриен лес превращался в мрачную пустыню теней, а птицы скорбно умолкали. Эррантри путешествовал на плече хозяина или парил в небесах темной точкой, едва заметной сквозь филигранные кроны.

Иногда ветерок налетал на деревья, и яркие листья разом отрывались от веток, легко опускаясь на землю волшебным покрывалом из тысячи парчовых лоскутков. Имриен запрокидывала голову и замирала от восхищения.

— Знаешь, как это называется? — спросил однажды Торн. — Феллэйзе.

«Ах, если б мой рот смог вымолвить такое слово!» — затосковала девушка.

А дайнаннец продолжал, стоя в призрачном луче янтарного света:

— Удивительно, сколько всего слилось в одном-единственном имени. Феллэйзе — это и оброненный платочек, расшитый шелком, и стая пестрых пташек, что слетают к нам с небес, и частички радуги, уносимые водопадом, золотистые искры, взорвавшие ночь, и рассыпанные самоцветы…

«И ослепительный блеск солнца, попавшего в сети летящих волос», — добавила про себя Имриен.

Торн был так близко, что она ощутила окутывающий его аромат гиацинтов — синий, словно вечер, и неистовый, как небо перед штормом.

И вновь девушка отвернулась, пугаясь своих безумных желаний.

По дороге Торн рассказывал попутчикам о лесных растениях, учил замечать птиц и животных. Обычно это происходило так. Имриен и Диармид стояли и бессмысленно таращились: деревья как деревья, ничего интересного. Но вот дайнаннец отрывает необычный лист или пичужка перепархивает с ветки на ветку — и недогадливые спутники вдруг понимают, на что указывал Торн. Впрочем, потихоньку и их взгляды пообвыклись в многоцветном и многоликом лесу.

— Это только поначалу ничего не заметно, пока не научишься правильно смотреть, — ободрял дайнаннец. — Для новичков лес — это пустыня. Но пройдет время, и съедобные или, скажем, целебные травки будут сами бросаться в глаза.

Молодой эрт с какой-то свирепой одержимостью впитывал все, чему учил Торн. Диармид страшно гордился собой, когда находил вкусные плоды, и с неописуемым восторгом собирал их, пересыпая в широкий подол верхней юбки девушки. Слабый просвет в стене полного непонимания между ними немного порадовал Имриен.

Когда сильный ветер упредил путников о том, что близится ужасная гроза, Имриен с Диармидом укрылись в тесной пещерке в скале. Нечего и говорить, как страдал эрт от этой неприличной близости: он вообще не терпел чужаков на своей территории.

Но дождь утих, и тут откуда ни возьмись появился Торн. Одежда его была совершенно сухой. Лишь несколько хрустальных капелек блестели в темных, как ночь, волосах. Дайнаннец протянул руку, чтобы помочь Имриен выбраться из убежища. Их ладони соприкоснулись: лучше бы девушку поразила небесная молния! Что значат все громы и шторма этого мира, если гроза бушует прямо в сердце!..

Ночами, при свете огня, наставник превращался в прилежного ученика. Он с первого раза усваивал всякий жест языка немых, что показывали спутники. Когда урок заканчивался, Торн подолгу обсуждал с Диармидом достоинства различных видов оружия, премудрости обращения с луком и тонкости изготовления стрел.

Порой в чаще фыркала и сопела невидимая во мраке нежить. Днем что-то могло стрелой пронестись под ногами, а ночью блики от костра частенько плясали в чьих-то внимательных глазах. Людям слышались грохот колес и странное пение прямо из-под узловатых корней деревьев. Очи диких козочек и оленей горели сверхъестественным пониманием.

— Ты столько путешествуешь, и что, нежить никогда не беспокоила? — спрашивал Диармид.

— Мне известны все их хитрости. Как любой из рыцарей Герцога Роксбургского, я изучал явно и неявнологию. Это часть Испытания.

— А Испытание и впрямь такое сложное, как говорят?

— Чтобы вступить в ряды Братства, необходимо разбираться в целебных травах и уметь выживать в лесу. Нужно предсказывать, где, когда и какие съедобные плоды созреют, знать Историю Эриса, Двенадцать Книг Поэзии, названия звезд, определять время по небу днем и ночью. И конечно, выдержать проверку на силу, выносливость и так далее… Похоже, кое-кто здесь не против стать дайнаннцем?

— В точку. Пожалуйста, расскажи еще. Что это за Семь Обетов, которых придерживаются члены Братства?

— Даже так, друг мой? Ну хорошо. Дайнаннец не лжет и всегда, любой ценой исполняет данное кому-либо слово. Он почитает женщин и защищает их. Не спасается бегством от девяти вооруженных противников. Член Братства не берет чужой собственности силой и никогда не ищет личной мести — даже если всему его роду грозит истребление.

— А что значит проверка на силу, выносливость и так далее?

— Будущий новобранец стоит по пояс в яме, а девять воинов одновременно кидают в него копья. У парня в руках только щит, но к концу испытания на коже не должно быть ни царапины. Следующая ступень сложнее: молодому человеку подвязывают волосы, и он бежит в леса, уворачиваясь от опытных рыцарей, которые пытаются ранить его.

— Они начинают гонку одновременно?

— На расстоянии вытянутой ветки дуба.

— И если преследователям удается поймать или хотя бы поцарапать воина…

— А также если хоть капля крови, клочок одежды или волос останется на ветвях, или сучок треснет под ногой. В Братстве такому не место.

— На этом Испытание заканчивается?

— Почти. Новобранец должен перепрыгнуть через куст высотой с него самого, пройти под веревкой на уровне колена, не касаясь руками земли, а потом с помощью ножа вытащить из пятки острый шип, убегая от дикого леопарда. Лишь после этого можно получить звание дайнаннца.

— Но, как я понимаю, игра стоит свеч?

— Рыцари Герцога Роксбургского получают отличное жалованье, если ты об этом. Кроме того, у нас огромная свита лучших в стране бардов, менестрелей, лекарей, оружейников, сокольничих, егерей, поваров, привратников и виночерпиев, не говоря уже о прекраснейших портнихах Эльдарайна, что круглый год шьют форму для Братства. Однако жизнь дайнаннца полна таких трудностей и опасностей, которые многим и не снились. Ведь основная задача Братства — не допускать в страну врагов и грабителей из-за моря. В общем, не заскучаешь.

Диармид погрузился в раздумья.

С той самой первой ночи после встречи с Торном Имриен не могла больше спать. Прекрасный дайнаннец вставал у нее перед глазами, как только она смыкала их — и эти мучительные, сладкие видения гнали сон от изможденного тела. Сперва девушка стеснялась Торна. Имриен казалось, что, увидев знакомое отвращение в его взоре, она умрет на месте. Но прошло время, однажды их глаза встретились — и что же открылось девушке? Ни тени презрения, лишь искорка осторожного любопытства да добрые веселые морщинки по краям. Но и после этого Имриен старательно избегала взгляда воина. Что, если Торн поймет, как она очарована? Ну и посмеется же он над бедной дурнушкой! Даже вечно серьезный Диармид — и тот расхохочется ей в лицо!

Хотя, с другой стороны, такой мужчина, как Торн, — разве он не привык к тому, что все падают к его ногам?

Как же ругала себя Имриен, когда его не было рядом! Мало, что ли, видела она жеманных кокеток в Башне Исс? Безмозглые дурочки! Не становиться же теперь одной из них? О нет, подобные игры для кого угодно, только не для нее! С какой стати? Ну что известно девушке об этом человеке? Лишь то, что душа пересыхает без него, как пустыня. Разве это любовь? Наваждение! Торн такой же, как все, уговаривала себя Имриен, не следует шарахаться от него, но не стоит и окутывать себя ледяным высокомерием. Нужно быть собой, вот самый честный выход из положения…

Появлялся дайнаннец, и все благие намерения шли прахом. Один поворот головы, медленный взмах черных, как смоль, волос и — где ты, рассудок? Несчастная проклинала день их встречи — день, когда беспощадный червь неутолимой страсти поселился в сердце, навеки лишив Имриен душевного покоя.

Земля под ногами все больше шла под уклон. То и дело пересекали путь жизнерадостные ручейки и потоки. Еще четыре дня — и путники достигли Мирринора.