"Под пологом пьяного леса" - читать интересную книгу автора (Даррелл Джеральд)

Глава шестая

ОЛЕНИ, ЛЯГУШКИ И КУФИЯ

Однажды мы узнали, что на следующее утро autovia совершит рейс километров на двадцать пять до поселка Вао. Меня привлекало не только звучное название поселка, но и рассказы о том, что в его окрестностях водятся ягуары. Я хотел попросить местных охотников поставить там несколько капканов. Кроме того, в Вао было крупное скотоводческое хозяйство и его население составляло по меньшей мере пятьдесят человек — весьма значительная по масштабам Чако цифра. Я рассчитывал найти там уже прирученных животных и, если возможно, купить их.

Нам сказали, что autovia отправится в четыре часа утра и что, если мы опоздаем, нас не будут ждать. С большим трудом мы добудились Рафаэля и вытащили его из постели, а затем, спотыкаясь, побрели к железнодорожной линии. Лягушки и жабы продолжали в придорожных канавах свой ночной концерт, темная, словно вымершая, деревня была окутана поднявшимся с реки туманом. Добравшись до стоявшей на рельсах autovia, мы сели на жесткие скамейки и задремали в ожидании водителя.

Через полчаса он наконец появился и, широко зевая, сообщил, что раньше пяти мы не выедем, так как ему забыли передать почту для Вао и он послал за ней. Раздраженные и раздосадованные, мы сидели молча, слушая пение деревенских петухов. Через некоторое время из тумана вынырнул мальчуган, тащивший мешок с почтой.

Бросив мешок на задние сиденья, водитель включил двигатель с таким утробным звуком, которому мог бы позавидовать любой петух, и колеса дробно застучали по извилистой колее, унося нас в туман.

По мере того как мы удалялись от реки, туман редел и вскоре почти совсем исчез, сохраняясь небольшими пухлыми шапками над водоемами и речками, мимо которых мы проезжали. Небо перед нами приобретало серо-стальной цвет, неровные очертания леса вырисовывались на этом фоне с микроскопической четкостью. Постепенно серый цвет перешел в пурпурно-красный, тот в свою очередь быстро сменился бледно-розовым, а затем синим — солнце поднялось над краем леса. При его первых же косых лучах вся местность ожила и приобрела объемность. Лес казался уже не плоским темным силуэтом, а густым переплетением ветвей, вьющихся растений, кустарников. Глянцевито блестели влажные от росы листья. Стайки кукушек гуира стряхивали с перьев воду, а некоторые уже сидели, распустив крылья, и наслаждались первым теплом наступившего дня. Мы проехали мимо небольшого озера, берега которого кишели представителями мира пернатых. Группами прохаживались ибисы, энергично опуская в грязь свои изогнутые клювы; высокий черный аист, раскрыв клюв, сосредоточенно рассматривал в воде собственное изображение; две ясаны купались, обдавая себя сверкающей водяной пылью, с нижней стороны крылья у них были желтые, цвета лютика. Маленькая серая лиса, возвращаясь ночной охоты, выскочила на линию и бежала перед нами около пятидесяти ярдов, прежде чем догадалась свернуть в сторону и скрыться в кустах. Вскоре мы увидели небольшую лужайку, на которой нашим глазам открылось необыкновенное зрелище. Площадь лужайки не превышала и двух акров, она была окружена высокими пальмами, и на ней усердно трудились большие пауки. Туловище паука, покрытое розовыми и белыми пятнами, было величиной с обыкновенный орех и сидело на длинных тонких ногах, покрывавших площадь размером с блюдце. Пауки плели свои сети из толстых, эластичных, отливавших позолотой нитей. Все кусты и пучки травы на лужайке были затянуты их паутиной, причем каждое гнездо было величиной с автомобильное колесо. В центре гнезда сидел паук, продольные и поперечные нити были унизаны каплями росы, словно золотая парча бриллиантами. Все это сверкало на солнце и было удивительно красиво.

В Вао мы приехали в половине восьмого. Колея вышла из леса на огромное поле, на котором там и сям проблескивала вода. В траве вдоль полотна кормились стаи черноголовых коньюров. Эти маленькие клинохвостые попугайчики имели ярко-зеленое оперение и угольно-черные шейки и головки. Когда мы проезжали мимо, они поднимались в воздух и кружили над нами с пронзительными криками. Линия заканчивалась на небольшой грязной площадке. Мы оказались в типичном для Чако поселке с длинным и низким белым зданием, в котором жил управляющий фермой, и скоплением полуразвалившихся хижин из пальмовых стволов, в которых ютились рабочие. Когда мы с грохотом и скрежетом остановились, показался Фернандес, управляющий фермой; через море грязи он зашагал к нам навстречу. Это был высокий, сильный человек с приятным, монгольского типа лицом и очень красивыми зубами. Он отличался изысканными манерами и приветствовал нас, словно царственных особ. Пригласив нас в дом, он велел своей маленькой смуглой жене угостить нас мате с молоком. Пока мы потягивали этот густой, сладкий до тошноты напиток, я разложил на столе книги и рисунки и с помощью Рафаэля, выступавшего в качестве переводчика, завел с Фернандесом разговор о представителях местной фауны. Фернандес узнал по рисункам всех тех животных, которые меня особенно интересовали, и обещал сделать все что возможно для их поимки. Он рассказал, что ягуары и оцелоты действительно водятся в этом районе, всего лишь неделю назад ягуар задрал нескольких коров, но оба этих хищника чрезвычайно осторожны и поймать их нелегко. Фернандес обещал поставить ловушки в подходящих местах и в случае удачи немедленно известить меня. Когда я начал спрашивать его о более мелких животных — лягушках, жабах, змеях и ящерицах, он улыбнулся обезоруживающей улыбкой и посоветовал пройти на окраину поселка, где производилась расчистка леса; там, сказал он, можно найти сколько угодно мелких bichos. Пока мы поспешно глотали мате, Фернандес позвал двух индейцев, и вместе с ними мы отправились ловить мелюзгу.

Мы двигались гуськом по узкой, заплывшей грязью тропинке, извивавшейся в высокой траве, из которой тучами поднимались москиты, прошли большой загон для забоя скота площадью около семидесяти квадратных футов, обнесенный изгородью из пальмовых стволов. На ней, нахохлившись, в угрожающих позах сидели черные грифы, терпеливо ожидая очередного забоя. Они настолько обнаглели, что, когда мы проходили мимо них на расстоянии не более шести футов, они даже не сдвинулись с места и только мерили нас оценивающими взглядами; вся их компания чем-то напоминала собравшихся для обсуждения деловых вопросов пожилых, степенных предпринимателей. Мы шли за Фернандесом по тропинке около полумили, потом заросшее травой поле кончилось и начался лес. Здесь мы увидели группу индейцев, вырубавших колючие заросли ножами мачете. Они громко переговаривались и смеялись, их огромные соломенные шляпы выныривали из кустарника то там, то тут, словно живые грибы. Фернандес созвал индейцев и рассказал, что меня интересует; они робко взглянули на нас и начали о чем-то переговариваться, затем один из них обратился к Фернандесу и показал на большое бревно, наполовину скрытое кустарником. Фернандес передал слова индейца Рафаэлю, а тот в свою очередь перевел их мне.

— Индеец сказал, что они видели змею, но она очень быстро уползла и спряталась под то дерево.

— Хорошо, спроси сеньора Фернандеса, помогут ли нам индейцы сдвинуть бревно, тогда я попытаюсь поймать змею.

После того как Рафаэль перевел мои слова, Фернандес отдал распоряжение, и группа индейцев, толкаясь и хихикая, словно школьники, побежала к бревну и начала вырубать кустарник вокруг. Когда подходы к бревну были расчищены, я вырезал себе подходящую палку и приготовился к боевым действиям. Рафаэль был страшно разочарован, когда я категорически отказался от его помощи, объяснив ему, что я торжественно обещал его матери не подпускать его близко к змеям. После непродолжительной дискуссии, в ходе которой Рафаэль едва не взбунтовался, я уговорил его отойти на безопасное расстояние. Затем я кивнул индейцам, они поддели своими мачете бревно, откатили его в сторону и бросились кто куда.

Из углубления, в котором лежало бревно, грациозно выползла толстая коричневая змея фута в четыре длиной. Она проползла около шести футов, заметила меня и остановилась. Когда я подошел ближе и наклонился, чтобы прижать ее палкой к земле, она сделала нечто поразительное: подняла дюймов на шесть над землей тяжелую плоскую голову и начала раздувать шею, так что вскоре передо мной была змея, напоминающая кобру с развернутым капюшоном. На свете есть много видов змей, обладающих способностью раздувать шею наподобие кобры, но у них все ограничивается небольшим вздутием, которое и в сравнение не идет с красиво распущенным капюшоном кобры. И вот теперь, в сердце Чако, на континенте, где кобры не водятся, я столкнулся со змеей, до того похожей на кобру, что даже профессиональный заклинатель змей вполне мог ошибиться и вытащить свою флейту. Я осторожно опустил палку, пытаясь прижать змею к земле, но она, очевидно, отлично понимала мои намерения. Опустив капюшон, она довольно быстро и ловко поползла к ближайшим зарослям. После нескольких безуспешных попыток прижать змею к земле я в отчаянии сунул палку под ее извивающееся тело, когда она уже вползала в кустарник, и отбросил ее на расчищенное место. Это явно не понравилось змее, ибо она замерла на мгновение, глядя на меня с разинутой пастью, а затем снова решительно поползла к ближайшим кустам. Я снова догнал ее, поддел палкой и приподнял от земли, собираясь отшвырнуть на прежнее место, однако на сей раз у нее были собственные соображения на этот счет. Она сделала неожиданный рывок, полностью развернула капюшон и боком бросилась на меня с разинутой пастью. К счастью, я вовремя разгадал ее маневр и отпрянул назад, едва увернувшись от нее. Змея упала на землю и теперь лежала неподвижно, исчерпав все свои уловки и, вероятно, решив отказаться от дальнейшей борьбы. Я взял ее сзади за шею и посадил в мешок без дальнейших осложнений. Джеки подошла и посмотрела на меня уничтожающим взглядом.

— Если ты жить не можешь без этих фокусов, — сказала она, — старайся по крайней мере проделывать их не на моих глазах.

— Она чуть не укусила тебя, — поддержал Рафаэль, глядя на меня расширившимися глазами.

— Кстати, что это за змея? — спросила Джеки.

— Не знаю. Меня смущает капюшон, хотя мне кажется, я где-то читал об этом. Я осмотрю ее внимательнее, когда мы вернемся домой.

— А она ядовитая? — спросил Рафаэль, присаживаясь на бревно.

— Нет, не думаю, чтобы она была ядовитая… Во всяком случае, не очень…

— Помнится, однажды в Африке змея, которую ты считал не ядовитой, оказалась очень ядовитой, после того как она тебя укусила, — сказала Джеки.

— Там было совсем по-другому, — ответил я. — Та змея выглядела абсолютно безвредной, поэтому я ее и поднял.

— Ну да, а эта похожа всего лишь на кобру, поэтому ты ее и поднял, — в тон мне ответила Джеки.

— Не сиди на этом бревне, Рафаэль, — сменил я тему разговора. — Под корой могут быть скорпионы.

Рафаэль вскочил, а я взял у индейца мачете, подошел к бревну и начал с силой бить по прогнившей коре. После первого удара посыпался град личинок жуков и появилась крупная сороконожка. После второго удара, кроме личинок, показались два жука и унылого вида древесная лягушка. Я не спеша двигался вдоль бревна, подцепляя концом ножа кору и отделяя ее от древесины. Казалось, кроме этой удивительной коллекции насекомых, под корой ничего нет. Но когда я снял кусок коры около того места, где только что сидел Рафаэль, я обнаружил там змею длиной около шести дюймов и толщиной с сигарету. Она была испещрена черными, кремовыми, серыми и ярко-красными полосами и выглядела очень живописно.

— О боже, — воскликнул Рафаэль, когда я схватил змею, — и я сидел на ней, да?!

— Да, — сурово ответил я, — и в дальнейшем, когда будешь садиться, будь поосторожнее. Ты мог раздавить ее.

— А что это за змея? — спросила Джеки.

— Детеныш кораллового аспида. Сегодня нам, кажется, очень везет на змей.

— Но они ведь очень ядовиты, правда?

— Да, но не настолько, чтобы убить Рафаэля сквозь полудюймовый слой коры.

Спрятав змею в мешок, я обследовал бревно до конца, но не нашел больше ничего интересного. Фернандес, зачарованно следивший за нами с безопасного расстояния, предложил вернуться в поселок и проверить, нет ли в домах у местных жителей прирученных животных. Когда мы возвращались по той же тропинке, я увидел между деревьями воду и уговорил всех пойти посмотреть, что там такое. Мы обнаружили большой пруд, вода в нем была ржаво-красного цвета от прелых листьев и одуряюще пахла гнилью. Вне себя от радости, я начал бродить по берегу пруда, разыскивая лягушек. Минут через десять я спустился с облаков на землю, услышав на другом конце пруда громкие нестройные крики. Оглянувшись, я увидел, как Фернандес, Рафаэль и два индейца вертятся вокруг Джеки, что-то выкрикивая, а она в свою очередь громко зовет меня. Сквозь этот нестройный хор до меня доносился какой-то странный звук, как будто кто-то с редкими паузами дул в детскую дудку. Я побежал к месту происшествия и увидел, что Джеки держит в руке какое-то существо, которое и издавало эти трубные звуки, а Фернандес и индейцы отчаянно кричат хором:

— Venenosa, muy venenosa, senora![36]

Ко мне подбежал испуганный Рафаэль.

— Джерри, Джеки поймала какого-то дурного bicho, они говорят, что это очень дурной bicho, — объяснил Рафаэль.

— Дай посмотреть.

Джеки раскрыла ладонь, и я увидел совершенно необычного представителя земноводных. Это было черное, круглое существо с желтовато-белым брюшком; на макушке его широкой, плоской головы, напоминавшей голову миниатюрного гиппопотама, сидели золотистые глаза. Но больше всего поразил меня рот животного с толстыми желтыми губами, словно в ухмылке растянувшимися от одного края морды до другого — точь-в-точь иллюстрация Тенниэля[37] , изображающая Шалтая-Болтая. Пока я рассматривал лягушку, она внезапно раздулась, словно резиновый шар, приподнялась на своих коротких неуклюжих лапах, широко раскрыла рот, внутренняя полость которого имела сочную желтую окраску, и снова издала ряд пронзительных трубных звуков. Когда я взял лягушку в руку, она стала отчаянно вырываться, и я положил ее на землю. Она постояла немного на коротеньких лапах, широко разинула рот и мелкими прыжками начала двигаться ко мне, свирепо раскрывая и закрывая рот и издавая раздраженные трубные звуки. Это было очень забавное существо.

— Где ты поймала ее? — спросил я Джеки.

— Вот тут. Она сидела в воде, на поверхности видны были только одни глаза, как у гиппопотама. Я сразу же схватила ее. А что это такое?

— Понятия не имею. Что-то вроде рогатой жабы, только не совсем обычной. Во всяком случае, очень интересная тварь… Может быть, даже новый вид.

Мы начали энергично обследовать маленький пруд и поймали еще трех этих необычных лягушек, что меня очень обрадовало. В то время я действительно думал, что открыл новый вид, близкий к рогатым жабам, и только по прибытии в Англию выяснилось, что это лягушка Баджита, уже известная зоологам. Название это, на мой взгляд, вполне подходило к представительной осанке и солидному поведению этих лягушек[38] . Все же, хотя они уже известны науке, их считают очень редкими животными, и даже в Музее истории естествознания был всего один экземпляр.

Когда мы подошли к поселку, мы застали там скотоводов, вернувшихся домой на обед и полуденный отдых. Кони были привязаны около хижин, тут же были свалены в кучу тяжелые, обтянутые овечьей кожей седла. Мужчины в сдвинутых на затылок соломенных шляпах сидели, прислонившись к стене дома, и потягивали из маленьких кружек мате. На них были ободранные, пропитанные потом рубахи, толстые кожаные наколенники на шароварах были исцарапаны колючками, сквозь которые им приходилось продираться. В пристроенных к хижинам кухнях над очагами колдовали женщины, разогревавшие обед, а вокруг копошилось множество грязных черноглазых ребятишек и еще более грязных собак. Когда мы приблизились к первой хижине, Джеки решила предостеречь меня.

— Если у них есть прирученные животные, ради бога не показывай своей радости, а то с тебя сразу же запросят в два раза дороже.

— Хорошо, хорошо, не буду, — пообещал я.

— Как раз так ты покупал на днях птицу. Если бы ты так шумно ею не восхищался, мы купили бы ее вдвое дешевле. Лучше всего делать вид, будто ты совершенно не заинтересован в том, что тебе предлагают.

— Я думаю, что мы здесь вообще не много найдем, — сказал я, окинув взглядом кучку жалких лачуг.

Мы медленно переходили от дома к дому, и Фернандес объяснял мужчинам, что нам надо. Они смеялись, о чем-то переговаривались и обещали поймать для нас каких-нибудь животных, но в данный момент ничего интересного у них не было. Остановившись возле одной из хижин, мы разговорились с хозяином, небритым, отталкивающей наружности мужчиной. Он подробно рассказывал нам о повадках ягуара, как вдруг из двери хижины выскочило какое-то животное, которое я с первого взгляда принял за собаку. В ту же минуту Джеки издала пронзительный крик, я повернулся и увидел, что она держит маленького пятнистого олененка, который настороженно смотрит на нее большими темными глазами.

— Ты только взгляни… ну разве не прелесть! — кричала Джеки, позабыв о том, что хозяин зверька стоит в двух футах от нее. — Он чудесный, не правда ли? Взгляни, какие у него глаза. Мы должны купить его, если только хозяин согласится продать.

Я посмотрел на хозяина животного, увидел, как заблестели его глаза, и вздохнул.

— После того как ты проявила такое безразличие к зверьку, он будет прямо-таки рад его продать, — раздраженно ответил я. — Рафаэль, спроси его, сколько он хочет за зверька?

Минут десять хозяин рассказывал нам о том, как он привязан к олененку и как трудно ему с ним расстаться, а потом назвал цену, которая ошеломила нас всех. Еще через полчаса цена была значительно снижена, но все еще намного превышала действительную стоимость животного. Джеки молча смотрела на меня.

— Вот что ты наделала, — с отчаянием сказал я. — Он запросил вдвое больше того, что стоит зверек. Мы купили бы его за четверть цены, если бы ты не бросилась ласкать олененка, как только его увидела.

— Я его и не ласкала, — с искренним возмущением возразила Джеки, — я только хотела обратить на него твое внимание.

Это чудовищное утверждение лишило меня дара речи; я молча вручил владельцу олененка деньги, и мы направились к железной дороге. Джеки держала зверька на руках и ласково нашептывала ему что-то в шелковистые уши. Когда мы сели в autovia, водитель нагнулся и, улыбаясь, погладил олененка по голове.

— Lindo, — сказал он, — muy lindo bicho.

— Lindo, кажется, значит красивый? — спросила Джеки.

— Верно, — подтвердил Рафаэль.

— По-моему, это очень хорошее имя для зверька.

Итак, мы назвали олененка Линдо — красивый. Вел он себя очень прилично, с интересом обнюхивал скамьи, затем подошел к Джеки и приткнулся к ней черным влажным носом. Но при первом же толчке autovia он, очевидно, решил, что такой способ передвижения его не устраивает, и стремительно бросился к стенке нашего экипажа. Он вскочил на борт и был готов прыгнуть вниз, но в последнюю секунду я поймал его за задние ноги и втащил обратно, Линдо отчаянно сопротивлялся, нанося удары своими маленькими острыми копытцами и издавая пронзительные протяжные крики. С испуганным олененком очень трудно справиться; надо крепко держать его задние ноги, иначе он может нанести серьезные ранения; с другой стороны, ноги у него очень хрупкие, и, если держать слишком сильно, можно сломать их. Через пять минут мы сладили с Линдо, я снял с себя рубашку и завернул в нее зверька так, чтобы он не мог повредить ни себе, ни нам, если бы вздумал брыкаться. Водитель был до того увлечен видом оленя в рубашке, что едва не перевернул нас на крутом повороте.

Подходя к нашему домику, мы с удивлением увидели у ворот толпу человек в тридцать, окружившую какого-то мужчину с большим деревянным ящиком. И человек с ящиком, и окружавшие его люди кричали и оживленно размахивали руками. На веранде нашего дома высилась мощная фигура Паулы, которая угрожающе размахивала ржавым ружьем. Мы пробились сквозь толпу и подошли к веранде, чтобы выяснить, что происходит. Паула встретила нас с явным облегчением и начала горячо говорить что-то по-испански, закатывая глаза, хмуря брови и поочередно наводя ружье на каждого из нас. Я взял у нее ружье, не без сопротивления с ее стороны, а Рафаэль внимательно слушал ее рассказ. Утром сеньор попросил ее достать ружье, чтобы застрелить несколько маленьких птичек для lechuchita, маленькой совы. Она пошла в деревню и раздобыла сеньору великолепное ружье. Вернувшись, она увидела на веранде этого человека (дрожащим пальцем Паула показала в сторону человека с ящиком). Гость сказал, что принес для сеньора bicho. Она полюбопытствовала. что это за bicho, он откинул крышку ящика. и Паула с ужасом увидела большую и явно рассерженную уarara. Из всех опасных животных, обитающих в Чако, yarara, или копьеголовая куфия, внушает наибольший ужас, так как относится к числу самых ядовитых и агрессивных южноамериканских змей. Не колеблясь ни минуты, Паула приказала гостю расположиться со своим товаром на безопасном расстоянии от дома. Так как было очень жарко, мужчина отказался покинуть затененную веранду, тогда Паула зарядила ружье и заставила пришельца удалиться. Продавец, который показался нам не совсем нормальным, был искренне возмущен таким приемом. Проявив мужество при поимке змеи, он ожидал куда более торжественного и радостного приема, а вместо этого разгневанная толстая женщина с ружьем выгоняет его на улицу. Стоя у ворот, он почем зря ругал Паулу, которая с ружьем в руке охраняла вход в дом. Наше прибытие, к счастью, положило конец всей этой истории; мы послали Паулу на кухню готовить для нас чай и пригласили владельца змеи во двор.

После того как ее трясли полдня в душном ящике, куфия была настроена отнюдь не мирно; как только я откинул крышку ящика, чтобы взглянуть на нее, она подскочила к отверстию и сделала попытку напасть на меня. Это был довольно маленький экземпляр, длиной всего около двух с половиной футов, но недостаток роста змея компенсировала ловкостью и драчливостью; с большим трудом мне удалось накинуть на нее петлю и схватить ее сзади за голову. Она была очень красивая, с пепельно-серым туловищем, испещренным от головы до хвоста угольно-черными ромбовидными полосками, окаймленными беловато-кремовой чертой. На плоской стреловидной голове выделялись золотистые свирепые глаза. Я посадил ее в низкий, затянутый металлической сеткой ящик для змей, и она лежала между ветками и сухими листьями, громко шипя и быстро размахивая хвостом, который ударял по листьям и издавал такой шум, словно в ящике находилась гремучая змея. Когда кто-либо приближался к ящику, куфия бросалась на проволочную сетку и вонзала в нее острые ядовитые зубы. Я бы никогда этому не поверил, если бы не видел собственными глазами, так как обычно змеи не могут кусать совершенно ровную поверхность. При нападении куфия широко раскрывала пасть и закидывала голову назад, чтобы с большей силой вонзить в сетку длинные изогнутые зубы. Уже через полчаса на сетке можно было увидеть несколько золотистых капель яда, а змея продолжала наносить укус за укусом. В конце концов во избежание несчастных случаев пришлось навесить над первой сеткой на расстоянии полудюйма от нее вторую.

В этот вечер, подавая ужин и убирая со стола, Паула прочла нам длинную лекцию о yarara и их привычках. Оказалось, что почти все родственники Паулы в разные периоды жизни едва не погибали от укусов этих змей. Можно было подумать, что все куфии Чако только и делали, что выслеживали родственников Паулы. Но поскольку родственники, как правило, оставались в живых, этим змеям, должно быть, пришлось испытать немало разочарований за свою жизнь. После ужина Паула зашла сказать нам спокойной ночи. Окинув мрачным взглядом стоявший в углу ящик с куфией, она заявила, что ни за какие сокровища на свете не останется ночевать в одном доме с yarara. Произнеся краткую молитву и выразив надежду застать нас всех утром живыми, Паула отбыла по направлению к своему дому в поселке. Этот вечер действительно доставил нам много волнений, но змеи тут были ни при чем.

Рафаэль тихо бренчал на гитаре, напевая песенку гаучо, в которой аллитерация особенно выразительно подчеркивала ее вульгарный смысл. Джеки легла в постель с номером «Буэнос-Айрес геральд» месячной давности, который она где-то откопала. Я рассматривал ружье, принесенное Паулой. Оно было совершенно неизвестной мне испанской марки, но как будто в удовлетворительном состоянии. Я обнаружил в нем только один недостаток.

— Смотри, Рафаэль, — сказал я, — у этого ружья нет предохранителя.

Рафаэль подошел и внимательно осмотрел ружье.

— Нет, Джерри, все в порядке, вот предохранитель.

— Как, этот маленький рычажок?

— Ну да, это и есть предохранитель.

— Нет, не может быть, я переставлял его в оба положения, а курок все равно действует.

— Нет, нет, Джерри… щелчок слышен, это правда, но выстрела не произойдет.

Я с сомнением посмотрел на Рафаэля.

— Во всяком случае, это кажется мне очень странным. Предохранитель есть предохранитель, и когда он установлен, спусковой крючок не может приводить в движение курок.

— Нет, Джерри, ты не понимаешь… это испанское ружье… сейчас я покажу, как оно действует.

Он зарядил ружье, опустил рычажок вниз, выставил дуло в окно и нажал спусковой крючок. Раздался оглушительный грохот, на который отозвались все собаки в поселке, а из двери спальни выскочила Джеки, решив, что куфия вырвалась из ящика. Рафаэль поправил очки и внимательно осмотрел ружье.

— Хорошо, — сказал он с философским спокойствием, — значит, предохранитель действует в таком положении.

Он поднял рычажок, перезарядил ружье, направил ствол в окно и снова нажал крючок. И на этот раз ружье с грохотом выстрелило, а собаки залились истерическим лаем.

— Это так называемое испанское ружье, — объяснил я Джеки, — из него можно застрелиться независимо от того, поставлено оно на предохранитель или нет.

— Нет, Джерри, это очень хорошее ружье, — возмутился Рафаэль, — просто оно сломано внутри.

— Да, оно действительно «сломано внутри», — согласился я.

Минут десять спустя — мы еще продолжали спорить — раздался оглушительный стук в дверь. Теряясь в догадках, кто мог пожаловать к нам в столь поздний час, мы с Рафаэлем пошли открывать. На веранде стояли два перепуганных парагвайца в потрепанной зеленой форме и полицейских фуражках; в руках они держали старинные, ржавые ружья. Они дружно приветствовали нас, и мы узнали двух представителей местной полиции. Пожелав нам доброго вечера, полицейские спросили, стреляли ли мы из ружья и если да, то кого мы убили. Испуганно вздрогнув, Рафаэль сказал, что ружье выстрелило случайно и никаких жертв не было. Полицейские растерянно шаркали босыми ногами по пыли, взглядами пытаясь подбодрить друг друга. Затем они довольно неуверенно объявили, что начальник полиции приказал им арестовать нас и доставить вместе с телом нашей жертвы в участок. Поскольку трупа не оказалось, они не знали, что делать дальше. Они серьезно объяснили нам, что получат нахлобучку от начальства, если вернутся без нас, пусть даже мы никого не убили. Полицейские были так удручены и озадачены, что мы сжалились и согласились пойти вместе к начальнику полиции и все объяснить ему самолично. Они были страшно благодарны за это и, то и дело беря под козырек, улыбались и говорили:

— Gracias, senor, gracias[39].

Мы прошли по освещенным луной улицам поселка, полицейские шествовали впереди, время от времени останавливаясь, чтобы обратить наше внимание на лужу или грязь. Полицейское управление стояло на другом конце поселка. Это была двухкомнатная беленая хижина, над которой возвышалась большая пальма с густой, растрепанной верхушкой. Нас провели в небольшую комнату, единственным предметом обстановки которой был ветхий стол с внушительной грудой документов на нем. За столом восседал начальник полиции, тощий, хмурый человек, высокое общественное положение которого изобличали до блеска начищенные ботинки и пояс. Он лишь недавно занял свой пост и, очевидно, намеревался доказать обитателям поселка, что ни одно преступление здесь не пройдет безнаказанным. Полицейские отдали честь и, встав по стойке смирно, хором начали докладывать о случившемся. Начальник слушал их, выразительно хмуря брови, а когда рассказ был окончен, осмотрел нас испытующим взглядом прищуренных глаз. Затем он величественным жестом достал из-за уха окурок сигареты и закурил.

— Так, — произнес он драматическим шепотом, выпуская дым через нос, — это вы нарушали порядок, да?

— Да, сеньор, — тихо, трясущимися губами произнес Рафаэль, — это мы нарушали порядок.

—А, так вы это признаете? — спросил начальник полиции, довольный тем, что так быстро заставил нас сознаться.

— Да, сеньор, — повторил Рафаэль.

— Так, — сказал начальник полиции, заложив большие пальцы за пояс и небрежно откинувшись на спинку стула, — значит, вы в этом сознаетесь? Вы приехали в Чако и думаете, что здесь можно безнаказанно нарушать порядок, да? Вы думаете, что вы в дикой стране, где все сойдет вам с рук?.

— Да, сеньор, — сказал Рафаэль.

Ничто так не раздражает человека, как ответы на чисто риторические вопросы. Начальник полиции свирепо уставился на Рафаэля.

—А вы не думали, что здесь тоже есть законы, как и в любых других местах? Вы, вероятно, не ожидали встретиться здесь с полицией, да?

Тем временем полицейские стали по стойке вольно, предоставив своему начальнику самому разбираться во всем. Один из них основательно ковырялся в зубах, другой засунул палец в ствол винтовки, вытащил его оттуда и начал разглядывать с озабоченным выражением: очевидно, настало время очередной ежегодной чистки оружия.

— Послушайте, сеньор, — терпеливо сказал Рафаэль, — мы не совершили никакого преступления, у нас случайно выстрелило ружье.

— Не в этом дело, — проницательно заметил начальник полиции. — Вы могли совершить преступление.

Такой убедительный довод сразил Рафаэля, и он ничего не ответил.

— Как бы то ни было, — великодушно продолжал начальник полиции, — я пока вас не арестую. Я хочу обдумать ваше дело. Завтра утром вы придете сюда со всеми вашими документами. Вы меня поняли?

Спорить было бесполезно, и мы лишь молча кивнули. Начальник полиции встал, поклонился и щелкнул каблуками с такой силой, что один из полицейских уронил винтовку и поспешно отдал честь, чтобы сгладить свою неловкость. С трудом сохраняя серьезность, мы отошли на некоторое расстояние от полицейского управления и разразились взрывом безудержного смеха. Дома Рафаэль очень удачно изобразил перед Джеки начальника полиции, и это доставило ему такое удовольствие, что от смеха слезы потекли у него из-под очков.

На следующее утро во время завтрака мы рассказали об этом происшествии Пауле. Вместо того чтобы разделить с нами наше веселье, Паула искренне возмутилась всей этой историей. Она охарактеризовала начальника полиции в выражениях, которые не часто слышишь из женских уст, и заявила, что он слишком много о себе воображает, ей уже приходилось иметь с ним дело, когда он пытался запретить ее девочкам подниматься на борт парохода. Но этот его поступок переполнил чашу ее терпения. На этот раз он зашел слишком далеко, она сама отправится в полицейское управление и скажет ему все, что она о нем думает. После завтрака Паула накинула на плечи яркую пурпурно-зеленую шаль, надела на голову большую соломенную шляпу с алыми маками и, задыхаясь от негодования, отправилась с нами в поселок.

Когда мы подошли к полицейскому управлению, мы увидели во дворе под пальмой огромную двухспальную кровать, на которой спал, сладко похрапывая, сам начальник полиции. Его небритое лицо дышало блаженством, а пара пустых бутылок под кроватью свидетельствовала о том, что он достойно отметил наше знакомство. Увидев его, Паула презрительно фыркнула, быстро подошла к кровати, размахнулась и с силой хлопнула по тому месту, где под грудой одеял должен был находиться зад шефа полиции. Это был превосходный, мощный удар, в который Паула вложила всю силу своего массивного тела; начальник полиции сел торчмя на кровати, дико озираясь по сторонам, увидел Паулу, пожелал ей доброго утра и стыдливо натянул одеяло до самого подбородка. Но Пауле было не до учтивостей; презрев его приветствие, она перешла в атаку. С вздымающейся от негодования грудью и сверкающими глазами она склонилась над кроватью и звонким, пронзительным голосом, разносившимся по всему поселку, стала излагать ему все, что она о нем думает. Мне было искренне жаль беднягу: не имея возможности встать, он лежал в постели на виду у всех, а Паула, высясь над ним горой загорелых телес, извергала стремительный поток презрения, насмешек, оскорблений и угроз, такой густой, что он не мог вставить ни единого слова. Его желтоватое лицо побагровело от гнева, затем побелело, а когда Паула перешла к описанию интимных подробностей любовной жизни шефа полиции, приняло зеленоватый оттенок. Все ближайшие соседи, обрадованные неожиданным развлечением, высыпали к порогам своих домов и криками подбадривали Паулу; чувствовалось, что начальник полиции не снискал в поселке особых симпатий. В конце концов несчастный не выдержал: отбросив одеяла, он выскочил из кровати и побежал к дому в одной рубашке и полосатых пижамных брюках, преследуемый восторженными криками и улюлюканьем собравшихся зрителей. Запыхавшаяся и торжествующая Паула присела отдохнуть на освободившуюся кровать, а затем отправилась с нами домой, время от времени останавливаясь у какой-либо хижины, чтобы принять поздравления от своих восхищенных почитателей.

Вся эта история завершилась в тот же вечер; один на вчерашних полицейских в явном замешательстве зашел к нам в дом, держа в одной руке свою верную винтовку, а в другой — большой, неумело подобранный букет лилий. Он объяснил, что начальник полиции посылает этот букет в знак глубокого уважения к сеньоре, и Джеки приняла подарок с приличествующими случаю изъявлениями благодарности. После этого, когда бы мы ни встретили начальника полиции, он замирал по стойке смирно и брал под козырек, а потом снимал фуражку и радостно улыбался нам. До конца нашего пребывания в поселке он так и не проверил у нас документы.