"Филе из палтуса" - читать интересную книгу автора (Даррелл Джеральд)

Глава третья. КОВАРНАЯ КОРОБКА

Во второй половине 1939 года, когда стало очевидно, что война неизбежна, наша семья покинула Корфу и возвратилась в Англию. На первое время мы сняли квартиру в Лондоне, и пока мама в поисках дома совершала вылазки в провинцию, я мог свободно изучать Лондон. Хотя мне никогда не нравились большие города, Лондон той поры пленил меня. Как-никак самой крупной знакомой мне столицей был город Корфу, величиной не больше какого-нибудь захолустного английского городишка, так что великая громадина Лондона таила сотни манивших меня волнующих тайн. Тут и Музей естественной истории, и конечно же зоопарк, где я наладил дружеские отношения с некоторыми смотрителями. Это укрепило мое убеждение, что работа в зоопарке — единственная стоящая профессия в мире и упрочило желание обзавестись собственным заведением такого рода.

Недалеко от нашей квартиры помещалась торговая точка, неизменно привлекавшая мое внимание. На вывеску было написано: «Аквариум», и витрина в самом деле была заполнена большими аквариумами с ярко окрашенными рыбками и

— что еще больше меня занимало — рядами стеклянных ящиков, в которых содержались зеленые змейки, удавчики, большие зеленые ящерицы и пучеглазые жабы. Я мог подолгу стоять перед витриной, любуясь этими дивными созданиями и жаждая завладеть ими. Но поскольку дома у меня уже содержались две сороки и всякие прочие птицы, а также одна обезьянка, я сознавал, что всякое пополнение живого инвентаря навлечет на меня гнев родных, и мне оставалось только с тоской созерцать прекрасных рептилий.

И вот однажды утром, проходя мимо «Аквариума», я обратил внимание на прислоненное к стеклянному ящику объявление, гласящее: «Требуется молодой, надежный помощник». Я вернулся домой и поразмыслил.

— Тут поблизости есть место в зоомагазине, — сообщил я маме.

— В самом деле, милый? — откликнулась она машинально.

— Ну да. Им требуется молодой, надежный помощник. Я… я думаю подать заявление, — небрежно добавил я.

— Отличная идея, — сказал Ларри. — И сможешь сюда притащить всех их зверей.

— Вряд ли ему позволят это сделать, милый, — возразила мама.

— Как вы думаете, сколько они будут платить за такую работу? — спросил я.

— На многое не рассчитывай, — заметил Ларри. — Сомневаюсь, чтобы тебя сочли надежным помощником.

— Но что-то они ведь должны платить? — настаивал я.

— А как у тебя с возрастом? — осведомился Ларри.

— Мне скоро шестнадцать, — ответил я.

— Ну что ж, попытка не пытка, — заключил он.

На другое утро я направился к зоомагазину и вошел внутрь. Тотчас навстречу мне устремился невысокий, худой, смуглый мужчина в огромных роговых очках.

— Доброе утро! Доброе утро! Доброе утро, сэр! Чем могу быть вам полезен?

— Вам, э-э… вам требуется помощник… — промямлил я.

Он наклонил голову набок, и глаза его за очками стали еще больше.

— Помощник, — сказал он. — И вы желаете получить это место?

— Э-э… ну да, — ответил я.

— У вас есть опыт? — спросил он с сомнением в голосе.

— О, у меня большой опыт. Я всегда держал дома пресмыкающихся, и рыб, и прочую живность. У меня и сейчас полная квартира животных.

Мужчина внимательно посмотрел на меня.

— А сколько вам лет? — осведомился он.

— Шестнадцать… скоро семнадцать, — солгал я.

— Ну что ж, — сказал он. — Учтите, много платить мы не можем. У нас чрезвычайно высокие накладные расходы. Но для начала, скажем, фунт десять шиллингов.

— Идет, — согласился я. — Когда можно приступать?

— Лучше приходите в понедельник, — предложил он. — Я говорю понедельник, потому что тогда будет удобнее оформить все бумаги. Иначе можно и запутаться, верно? Да, так вот — моя фамилия Ромилли, мистер Ромилли.

Я назвал свою фамилию, мы обменялись положенными рукопожатиями и застыли на месте, глядя друг на друга. Было совершенно ясно, что мистер Ромилли никогда еще не нанимал кого-либо и плохо представлял себе, как следует действовать дальше. Я посчитал своим долгом помочь ему.

— Может быть, вы сейчас покажете мне свое хозяйство и расскажете, что я должен буду делать?

— О, отличная мысль, — воскликнул мистер Ромилли. — Отличная мысль.

И он запорхал по своему магазину, размахивая руками, словно бабочка крыльями, показывая, как следует чистить аквариум, как кормить мучными червями лягушек и жаб, где лежат щетки и стоят метлы. В просторном подвале под торговым залом хранился различный рыбий корм, лежали сачки и прочие вещи; из неплотно завернутого крана вода капала в большой таз, где лежало нечто, на первый взгляд напоминающее сырое баранье сердце. Присмотревшись, я понял, что передо мной сплошной клубок тоненьких трубочников. Эти ярко-красные черви — излюбленный корм не только всех рыбок, но некоторых земноводных и пресмыкающихся. Далее я обнаружил, что в дополнение к восхитительным созданиям, демонстрируемым на витрине, магазин располагает множеством другой живности. Тут были ящики с жабами, ящерицами, черепахами и лоснящимися змеями, аквариумы с глотающими воздух влажными лягушками и тритонами с фестончатым гребнем вдоль хвоста, похожего на вымпел. Живя уже не один месяц в пыльной, сухой лондонской среде, я ощутил себя здесь словно в райском саду.

— Ну так, — сказал мистер Ромилли, завершив показ, — значит, вы приступаете в понедельник, да? Ровно в девять утра. Надеюсь, не опоздаете?

Только смерть помешала бы мне явиться в зоомагазин в понедельник в девять утра.

И без десяти девять в понедельник утром я мерил шагами тротуар у входа в зоомагазин. Наконец появился, позвякивая ключами, и мистер Ромилли — в длинном черном пальто и черной фетровой шляпе.

— Доброе утро, доброе утро, — пропел он. — Рад видеть, что вы пришли вовремя. Отличное начало.

Мы вошли в магазин, и я приступил к выполнению своих обязанностей. Первым делом надлежало подмести и без того чистейший пол, затем я обошел аквариумы, бросая рыбкам комочки извивающихся трубочников.

Мне не понадобилось много времени, чтобы обнаружить, что мистер Ромилли, при всей его доброте, мало что знал о находящихся на его попечении животных. Большинство террариумов были обставлены вовсе без учета привычек их обитателей, то же можно было сказать и про аквариумы. Кроме того, мистер Ромилли исходил из теории, согласно которой можно пичкать животное одним и тем же кормом, покуда оно его принимает. И я решил заняться как украшением сосудов, так и кормлением наших питомцев, внести разнообразие в их рацион. Разумеется, я понимал, что следует действовать осторожно, ибо мистер Ромилли был человек консервативных привычек.

— Вам не кажется, мистер Ромилли, — спросил я в один прекрасный день, — что рептилиям и земноводным хотелось бы отведать что-нибудь другое, кроме мучных червей?

— Что-нибудь другое? — Глаза мистера Ромилли расширились. — Что именно?

— Ну, как насчет мокриц? Я всегда кормил своих рептилий мокрицами.

— Вы уверены? — спросил мистер Ромилли.

— Совершенно уверен.

— Это не повредит им? — тревожно осведомился он.

— Нисколько, — ответил я. — Они обожают мокриц. Все-таки какое-то разнообразие.

— Но где мы их возьмем? — уныло справился мистер Ромилли.

— Думаю, в парках их сколько угодно, — сказал я. — Я схожу как-нибудь, посмотрю?

— Ладно, — неохотно согласился мистер Ромилли. — Если вы твердо уверены, что это им не повредит.

В один из ближайших дней я отправился в парк и наполнил большую жестяную банку мокрицами, которых поселил в ящике с прелыми листьями в подвале, и, когда мне казалось, что лягушкам, жабам и ящерицам начинают приедаться мучные черви, я подсыпал им хрущаков, а пресытятся хрущаками — получайте мокриц. Первое время мистер Ромилли заглядывал в террариумы с испугом на лице, словно опасался, что увидит сплошь мертвые тела рептилий и амфибий. Когда же он убедился, что лягушки не только тучнеют от новой смеси, но и начали квакать, его восторгу не было предела.

Моя следующая скромная попытка изменить царящие порядки касалась двух крупных незлобивых мавританских жаб из Северной Африки. Дело в том, что мистер Ромилли представлял себе всю Северную Африку как безбрежную пустыню, где круглые сутки светит солнце и температура воздуха не опускается ниже девяноста градусов в тени, если тень вообще существует. А потому он заточил несчастных жаб в стеклянном террариуме, над которым подвесил две яркие электрические лампочки. Бедняжки сидели на гладком белом песке, и не было там ни одного камня, позволяющего укрыться от резкого света. Целый день температура воздуха в террариуме держалась около сорока градусов и опускалась только ночью, когда мы выключали электричество. В итоге глаза жаб помутнели, как будто в них образовалась катаракта, кожа высохла и шелушилась, лапки снизу были воспалены. Понимая, что дерзновенное предложение пересадить жаб в другой террариум, с клочками влажного мха, повергнет мистера Ромилли в ужас, я скрытно принял некоторые меры, чтобы скрасить существование несчастных земноводных. Для начала стащил на маминой кухне немного оливкового масла и, когда мистер Ромилли удалялся на обеденный перерыв, смазывал кожу жабам. Она сразу стала меньше шелушиться. Затем я сходил в аптеку за мазью, удивив фармацевта объяснением, для чего она предназначена, и обработал ею лапки мавританок. И это отчасти помогло. Обзаводясь глазной мазью, какой обычно пользуют собак, я проверил ее на жабах с отменным результатом. Кроме того, каждый раз, когда мистер Ромилли уходил обедать, я освежал жаб теплым душем, чему они явно были рады. Сидят, глотая воздух и благодушно мигая глазами, и стоило мне чуть отодвинуть леечку, как они ползли следом, чтобы попасть под струйки. Когда же я положил в террариум изрядный клок мха, обе поспешили укрыться под ним.

— Ой, посмотрите, мистер Ромилли! — старательно изобразил я удивление.

— Я случайно положил мох в террариум к жабам, и похоже, им это понравилось.

— Мох? — сказал мистер Ромилли. — Мох? Но ведь они обитают в пустыне.

— Насколько я понимаю, — ответил я, — и в пустынях кое-где есть немного растительности.

— Я думал, там сплошной песок, — заметил мистер Ромилли. — Сплошной песок. Сколько хватает глаз.

— Да нет, э-э… Растут же там небольшие кактусы и все такое прочее, — робко возразил я. — Во всяком случае, жабы как будто довольны, верно?

— Без сомнения, — согласился мистер Ромилли. — По-вашему, стоит оставить им мох?

— Ага, — ответил я. — Может, добавить еще немного?

— Вряд ли это им повредит. Хотя, — тревожно добавил он, — не может случиться так, что они станут его есть и подавятся?

— Не думаю, — заверил я его.

С той поры мои симпатичные жабы располагали мхом, под которым могли укрыться, больше того — они могли сидеть на подстилке из мха, и вскоре лапки их совершенно зажили.

А я тем временем сосредоточил свое внимание на рыбках. Как ни любили они ручейников, мне казалось, что их диету тоже следует разнообразить.

— Как вы считаете, — пустил я пробный шар, обращаясь к мистеру Ромилли,

— что, если мы попробуем кормить рыбок дафниями?

Напомню: дафнии — крохотные водяные блошки; мы получали их из хозяйства, которое снабжало наш зоомагазин водорослями, улитками, пресноводными рыбками и прочим товаром, и продавали в маленьких баночках аквариумистам.

— Дафниями? — молвил мистер Ромилли. — Кормить рыбок дафниями? Разве они станут есть дафнии?

— Но если не станут, почему же мы продаем их людям, чтобы кормили своих рыбок? — осведомился я.

Логика сего замечания произвела сильнейшее впечатление на мистера Ромилли.

— Знаешь, ты прав, — сказал он. — Ты прав. У нас в подвале еще остался небольшой запас. Завтра прибудет новая партия. Попробуй, посмотрим, что получится.

Я вылил по столовой ложке в каждый аквариум, и рыбки набросились на дафний так же жадно, как лягушки и жабы на мокриц.

Дальше у меня было задумано получше украсить наши террариумы и аквариумы, но тут требовалось действовать крайне осторожно, ибо этим делом мистер Ромилли занимался самолично и единолично. И не столько потому, сдается мне, что ему это нравилось, — просто как глава фирмы он почитал это своим долгом.

— Мистер Ромилли, — обратился я к нему однажды, — у меня сейчас все дела сделаны, и в лавке нет покупателей. Разрешите мне декорировать какой-нибудь из аквариумов? Мне очень нравится, как вы это делаете, и хотелось поучиться у вас.

— Ну-ну, — зарделся мистер Ромилли, — ну-ну… Я не сказал бы, что у меня это так уж хорошо получается…

— О, по-моему, вы делаете это великолепно, — не унимался я. — И мне хотелось бы поучиться.

— Ну ладно, — согласился мистер Ромилли. — Возьми какой-нибудь поменьше. А я буду тебе кое-что подсказывать. Так, посмотрим… посмотрим… Ага, вон тот аквариум с моллиенезиями. Его не мешает почистить. Значит, попробуй перенести рыбок в запасной аквариум, потом опорожни его и хорошенько почисти, чтобы мы могли начать, как говорится, с азов. Идет?

Вооружившись маленьким сачком, я перенес маленьких, блестящих, как оливки, черных молли в запасной аквариум, затем опорожнил и почистил их старую обитель, после чего подозвал мистера Ромилли.

— А теперь, — начал он, — положи на дно песок и… гм… два-три камня и посади, пожалуй, э… кустик валлиснерии в том углу, идет?

— А можно, я попробую действовать сам? — спросил я. — Мне… мне кажется, так я скорей научусь. А когда я закончу, вы проверите и скажете, что сделано не так.

— Прекрасная мысль, — заключил мистер Ромилли и побрел к своему кассовому аппарату, оставив меня в покое.

Аквариум был совсем маленький, но я основательно потрудился. Прочертил в песке борозды, так что получились высокие серебристые гряды. Соорудил небольшие горки. Посадил кустики валлиснерии так, чтобы молли могли ходить стайками между ними. Потом осторожно налил воду и, когда она достигла нужной температуры, вернул в аквариум рыбок и позвал мистера Ромилли, чтобы он оценил мои труды.

— Ух ты! — воскликнул он. — Ух ты!

Он посмотрел на меня, и можно было подумать, что он огорчен моим успехом. Как бы тут не попасть впросак!

— Вам… вам нравится? — спросил я.

— Это… это замечательно! Замечательно! Как только тебе это… как тебе удалось?

— Мне удалось, потому что я смотрел, как вы работаете, мистер Ромилли. Без ваших уроков у меня ничего не вышло бы.

— Ну-ну. Ну-ну, — снова зарделся мистер Ромилли. — Однако я вижу, что ты кое-что и сам придумал.

— Все это — идеи, которые я почерпнул, наблюдая за вами, мистер Ромилли, — сказал я.

— Гм… Весьма похвально. Весьма похвально, — отозвался мистер Ромилли.

На другой день он спросил, не возьмусь ли я декорировать еще один аквариум, и я понял, что одержал маленькую победу, не задев его чувства.

Но больше всего мне хотелось заняться огромным аквариумом, украшавшим нашу витрину. Длиной около полутора метров и глубиной три четверти метра, он служил обителью обширной коллекции различных ярко окрашенных рыбок. Однако я понимал, что есть границы, которые еще рано преступать. А потому я продолжал работать с малыми аквариумами и, когда мистер Ромилли свыкся с этими проявлениями моей инициативы, заикнулся наконец о нашем парадном аквариуме.

— Позвольте мне попробовать сделать что-нибудь с ним, мистер Ромилли? — спросил я.

— Что? Ты про нашу витрину?

— Ну да. Все равно его… надо бы… надо уже почистить. Вот я и подумал, может быть, попробовать по-новому его декорировать.

— Прямо не знаю… — задумчиво произнес мистер Ромилли. — Не знаю. Сам понимаешь, это важнейший, центральный элемент витрины. Именно он привлекает к нам покупателей.

Мистер Ромилли был совершенно прав, однако покупателей привлекали пестрые стайки разноцветных рыбок, а не попытки декорировать аквариум, придававшие ему сходство с изрытой пустошью.

— Я только попробую, ладно? — не сдавался я. — Если не получится, сделаю, как было раньше. Я готов… готов потратить на это половину рабочего дня.

— Ну что ты, зачем же, — взволнованно произнес мистер Ромилли. — С какой это стати тебе все дни проводить в стенах магазина. Молодой парень… тебе необходимо пройтись, подышать свежим воздухом… Ладно, согласен, попробуй, и поглядим, что получится.

В половину дня я не уложился, поскольку приходилось отвлекаться на покупателей, которые приходили за трубочниками, или дафниями, или квакшами для своего садового пруда. Над большим аквариумом я трудился с усердием, достойным всяческого подражания. Соорудил песчаные дюны и красивые горки из гранита. В ложбинах между гранитными горками посадил валлиснерию и другие, более нежные растения. На поверхности воды разместил крохотные белые цветки, напоминающие миниатюрные кувшинки. Песком и камешками замаскировал довольно уродливые с виду подогреватель, аэратор и термостат. Завершив эти работы и возвратив в аквариум ярко-красных меченосцев, глянцевитых черных молли, серебристых топориков и будто светящихся неоновых рыбок, я отступил на несколько шагов, созерцая свое творение, и сам восхитился своими талантами.

Мистер Ромилли пришел в восторг, чему я, понятно, был очень рад.

— Великолепно! Изящно! — воскликнул он. — Просто изящно!

— Ну вы же знаете поговорку, — сказал я, — у хорошего учителя и ученик хороший.

— Ладно, ладно льстить мне. — Он шутя погрозил мне пальцем. — Это тот самый случай, когда ученик превзошел учителя.

С той поры мне было позволено декорировать все аквариумы и террариумы. Подозреваю, что в душе мистер Ромилли был только рад освобождению от необходимости проявлять в столь утомительном деле свое полное отсутствие изысканного вкуса.

После одного-двух экспериментов — где лучше проводить обеденный перерыв

— я остановился на маленьком кафе поблизости от зоомагазина. Здесь я приметил добрую официантку, которую нехитрой лестью склонил подавать мне повышенную норму сосисок с картофельным пюре и предупреждать о смертельной опасности, исходящей от обозначенной в меню тушеной баранины с луком и картофелем. Однажды, направляясь в это кафе, я обнаружил, что кратчайший путь туда пролегает через узкий переулок между большими магазинами и высокими жилыми домами. Переулок был вымощен булыжником, и, входя в него, я чувствовал себя так, словно меня перенесли во времена диккенсовского Лондона. Часть переулка окаймляли деревья, а дальше располагались крохотные лавки. Одна из них, обитель Генри Белоу, свидетельствовала, что наш зоомагазин — не единственный в округе.

За грязным окном размером два на два метра витрина уходила вглубь примерно на полметра и была заполнена маленькими квадратными клетками, в каждой из которых содержались одна-две птички — зяблики, зеленушки, коноплянки, канарейки, волнистые попугайчики. Пол внизу был покрыт толстым слоем шелухи и помета, но сами клетки блистали чистотой, и внутри их зеленели веточки крестовника или латука, а снаружи была прикреплена белая бумажка с кривыми буквами: «ПРОДАНО». За стеклянной дверью висела желтая кружевная занавеска, а между ней и стеклом готические буквы на куске картона вежливо приглашали покупателя входить. Обратная сторона, как мне предстояло убедиться, так же учтиво извещала, что магазин закрыт. За все дни, что я топал по булыжнику, спеша проглотить свои сосиски с картофельным пюре, ни разу не видел, чтобы в эту лавку входили или ее покидали покупатели. Она производила совершенно безжизненное впечатление, если не считать птичек в витрине, которые иногда вяло перепрыгивали с жердочки на жердочку. Шли недели, и я никак не мог взять в толк, почему покупатели не уносят проданных пернатых. Не могли же все новые владельцы трех десятков отобранных пичуг одновременно отказаться от покупки? И даже если так вдруг случилось, почему не убраны бумажки с надписью «ПРОДАНО»? Ограниченное время обеденного перерыва не позволяло мне углубиться в раскрытие этой тайны. И все же случай представился в один прекрасный день, когда мистер Ромилли, который порхал по магазину, напевая «Я маленькая пчелка», спустился в подвал и вдруг издал тонким голосом крик, выражающий предельный ужас.

— В чем дело, мистер Ромилли? — осторожно справился я.

Мистер Ромилли показался внизу, держась руками за голову, лицо его выражало предельное отчаяние.

— Какой же я глупец! — причитал он. — Какой глупец, глупец, глупец!

Видя, что речь идет не о каком-то моем прегрешении, я воспрянул духом.

— Что случилось? — спросил я заботливо.

— Ручейники и дафнии! — произнес он трагическим тоном, снимая очки и принимаясь лихорадочно протирать стекла.

— Наши запасы кончились?

— Да, — возвестил мистер Ромилли замогильным голосом. — Какой же я тупица! Такая небрежность! Такая непростительная нерадивость! Меня мало выгнать отсюда, я глупейший из смертных…

— Разве нельзя закупить еще? — попытался я остановить это самобичевание.

— Но то хозяйство всегда снабжает меня! — воскликнул мистер Ромилли, словно мне это не было давно известно. — Хозяйство снабжает меня, когда я делаю заказ в конце недели. А тут я, последний идиот, забыл про это.

— Но разве нельзя закупить еще где-нибудь еще? — спросил я.

— А все наши гуппии, и меченосцы, и черные молли ждут не дождутся своей порции ручейников, — продолжал мистер Ромилли, доводя себя до исступления. — Они так их любят. Как я могу смотреть на эти маленькие ротики, тыкающиеся в стекло? Как могу уйти на обед, зная, что бедные рыбки…

— Мистер Ромилли, — решительно перебил я его, — можем мы приобрести ручейников где-нибудь еще, кроме того хозяйства?

— А? — уставился он на меня. — Кроме хозяйства? Но они всегда снабжают меня… Постой. Кажется, я тебя понял. Ну да…

Он тяжело поднялся по деревянным ступенькам, вытирая лоб, и возник передо мной, словно единственный уцелевший после обвала в шахте. Обвел трагическим, отсутствующим взглядом наш интерьер.

— Но где? — сказал он наконец с отчаянием в голосе. — Где?

— Ну, — проявил я инициативу, — как насчет Белоу?

— Белоу? Белоу ничего не смыслит в делах. Он торгует птицами. Откуда у него быть ручейникам?

— И все-таки стоит попробовать, — настаивал я. — Давайте я схожу и узнаю. Мистер Ромилли поразмыслил.

— Хорошо, — произнес он наконец, отрывая взгляд от укоризненно смотрящих на него рыбьих верениц. — Возьми в кассе десять шиллингов и постарайся не задерживаться слишком долго.

Он вручил мне ключ от кассы и сел, угрюмо созерцая блеск своих начищенных ботинок. Я достал в кассе десятишиллинговую ассигнацию, написал на бумажке: «Взято 10 шиллингов на ручейников», положил ее в кассу, запер и сунул ключ в вялую пятерню мистера Ромилли. Миг — и я уже на улице, протискиваюсь через толпы глазеющих на витрины прохожих, сопровождаемый грохотом огромных красных автобусов, за которыми вьются стайки легковых машин. Наконец сворачиваю в заветный переулочек и оказываюсь в царстве мира и покоя. Рев автобусов, топот ног, визг тормозов, гудки клаксонов сливаются в сплошной приглушенный гул, чем-то похожий на ласкающий слух рокот далекого прибоя. Слева от меня — черная от копоти глухая стена, справа — чугунная ограда перед клочком земли на подступах к местной церкви, где некий достойный человек посадил платаны. Деревья протянули ветви над оградой, осенив проулок зеленью листвы, а по крапчатым их стволам тяжело карабкаются, горбатясь, гусеницы, устремленные к цели, неведомой им самим. Там, где кончалась посадка, начинались лавки, числом шесть, все крохотные и все отнюдь не преуспевающие.

Вот «Клитемнестра», салон модной женской одежды, с довольно экстраординарной достопримечательностью на витрине — мехом пушистого зверька, чьи стеклянные глаза и зажатый зубами хвост заставили бы сжаться сердце всякого противника живодерства. Дальше — кафе «Пикси», легкие ленчи, закуски, чай, а подкрепившись, можно было зайти в «Табачную лавку» А.Уолита, чья витрина сплошь была заполнена рекламой сигарет и трубок; почетное место занимала реклама самых дешевых сигарет. Быстро шагая дальше, я миновал контору агента по продаже недвижимости Вильяма Дровера, с красующимися за стеклом блеклыми фотографиями заманчивых жилых строений, затем — сумрачную витрину господ М. и Р. Драмлин, водопроводчиков, с несколько неожиданным, скупым оформлением — одиноким розовым унитазом. И замыкала сей торговый ряд дверь с простой, немудрящей выцветшей вывеской: «Генри Белоу. Птицевод».

«Наконец-то, — сказал я себе, — я могу войти в эту лавку и хотя бы раскрыть тайну проданных птичек». Однако тут произошло нечто неожиданное. Высокая костлявая женщина в грубошерстном костюме и увенчанной пером потешной тирольской шляпе решительно прошагала к двери с картонкой, на которой было написано: «Прошу», взялась за ручку и под мелодичный звон колокольчика вошла в лавку, опередив меня на какое-то мгновение. Я опешил. На моих глазах впервые одна из лавок в этом переулке удостоилась посещения покупателя. Тут же, горя желанием увидеть, что будет дальше, я рванулся следом за этой женщиной и очутился внутри раньше, чем успела захлопнуться дверь.

В лавке царил полумрак, и мы с покупательницей в тирольской шляпе уподобились мотылькам, застрявшим в пыльной паутине. Казалось, мелодичный колокольчик должен был тотчас вызвать из недр лавки услужливого продавца. Однако царила полная тишина, нарушаемая только слабым щебетом пичуг в витрине да шорохом крыльев приютившегося в углу какаду. Хорошенько взъерошив перья (звук был такой, точно кто-то встряхивал неглаженую после стирки простыню), попугай наклонил голову набок и мягко произнес безразличным тоном: «Хэлло, хэл-ло, хэлло».

Мы ждали, и короткое ожидание показалось нам вечностью. По мере того как мои глаза свыкались с полумраком, я рассмотрел маленький прилавок и за ним — полки с птичьим кормом и другими вещами, потребными для птицеводства, а перед прилавком стояли на полу большие мешки с коноплей, просом и рапсом. На одном из мешков восседала, торопливо уписывая семена, белая мышка, чем-то похожая на нервно покусывающего соломинку участника званой вечеринки. Я уже подумывал о том, чтобы открыть дверь, чтобы снова зазвенел колокольчик, когда в глубине лавки распахнулась другая дверь и в нашу сторону важно направился, виляя хвостом, почтенного возраста большой охотничий пес, сопровождаемый, как я понял. Генри Белоу, высоким тучным мужчиной с седой кудрявой шевелюрой и густыми колючими усами, напоминающими куст можжевельника, в котором могла удобно обосноваться целая стайка птиц. Из-под косматых бровей сквозь очки в золотой оправе на нас смотрели синие, как барвинок, маленькие яркие глаза. Он двигался с тяжеловесной медлительностью, словно ленивый тюлень; подойдя к нам, приветственно наклонил голову.

— Мадам, — сказал он, и в его произношении угадывался уроженец юго-западной части Англии, — мадам, к вашим услугам.

Женщина в тирольской шляпе явно была слегка озадачена столь торжественным обращением.

— О, э-э… добрый день, — произнесла она.

— Чем могу служить? — осведомился мистер Белоу.

— Понимаете, вообще-то мне нужен ваш совет, — объяснила она. — Э-э… Дело в том, что моему юному племяннику исполняется четырнадцать лет, и я хотела бы купить ему птичку ко дню рождения… Он обожает птиц.

— Птицу, — сказал мистер Белоу. — Птицу. И какую именно птицу, какой вид вы подразумеваете, мадам?

— Ну, я, э-э… даже не знаю, — ответила женщина в тирольской шляпе. — Как насчет канарейки?

— В это время года я не стал бы связываться с канарейками. — Мистер Белоу скорбно покачал головой. — Не стал бы связываться сам и поступил бы нечестно, мадам, если бы продал вам канарейку.

— Почему же именно в это время года? — озабоченно осведомилась покупательница.

— Сейчас самое скверное время для канареек, — сказал мистер Белоу. — Понимаете, опасно для бронхов.

— О, — молвила леди в тирольской шляпе. — Ну, а что вы скажете о волнистом попугайчике?

— Простите, мадам, но опять же не советую. Очень уж сейчас распространился пситтакоз.

— Что распространилось?

— Пситтакоз, мадам. Так называемая попугайная болезнь. Большинство попугайчиков болеют в это время года. Дело в том, что она смертельно опасна для людей. На днях сюда приходил инспектор из Министерства здравоохранения, проверял моих волнистых. Предупредил, что они могут вот-вот заболеть, а потому мне следует воздержаться от продажи.

— Хорошо, что же вы тогда мне порекомендуете? —с отчаянием в голосе осведомилась дама.

— По правде говоря, мадам, сейчас самое неудачное время года для покупки птиц, — ответил мистер Белоу. — Понимаете, у них как раз идет линька.

— Стало быть, вы не советуете мне покупать птичку? А как насчет чего-нибудь другого… скажем, белой мышки?

— Боюсь, мадам, вам придется обратиться в какой-нибудь другой магазин,

—сказал мистер Белоу. —К сожалению, я не торгую такими животными.

— О, — произнесла незадачливая покупательница. — О… Что ж, попробую обратиться в универмаг «Харродз».

— Прекрасный торговый центр, мадам, — отозвался мистер Белоу. — Замечательный. Уверен, что там смогут удовлетворить ваши пожелания.

— Ладно, большое спасибо. Вы очень любезны, — сказала она и покинула лавку.

Когда дверь закрылась, мистер Белоу повернулся ко мне. — Добрый день, — поздоровался я.

— Добрый день, сэр, — ответил он. — Чем я могу быть полезен вам?

— Понимаете, дело в том, что я пришел узнать, нет ли у вас ручейников. Я работаю в «Аквариуме», и у нас кончились ручейники.

— Вы сказали — в «Аквариуме»? У коллеги Ромилли?

— Совершенно верно, — сказал я.

— Понятно. И почему вы решили, что у меня могут быть ручейники? Я ведь торгую птицами.

— Мистер Ромилли так и сказал, но я подумал: вдруг у вас все-таки найдутся ручейники — и решил зайти и спросить.

— Что ж, и вы, представьте себе, не ошиблись, — ответил мистер Бедоу. — Пойдемте со мной.

Через заднюю дверь мы вошли в маленькую, неряшливую, но довольно уютную гостиную. Состояние обивки дивана и кресла красноречиво свидетельствовало, что пес любит отдыхать на них не меньше, чем хозяин. Продолжая идти следом за мистером Белоу, я очутился на мощеном дворике, осененном ветвями кладбищенских платанов, и увидел маленький пруд, в который сочилась вода из крана; посреди пруда на каменной горке стоял гипсовый купидон. В воде сновали полчища золотых рыбок, а у дальнего конца пруда стояла большущая банка из-под варенья с клубком ручейников внутри. Взяв другую, пустую банку, мистер Белоу переправил в нее часть этого клубка и вручил мне.

— Вы очень добры, — сказал я. — Сколько я вам должен?

— О, не вздумай платить, — ответил мистер Белоу. — Платить вовсе не надо, прими это как подарок.

— Но… но это очень дорогой подарок, —озадаченно возразил я.

— Ничего, прими от меня этот подарок, — настаивал он.

Вместе мы возвратились в лавку.

— Скажите, мистер Белоу, —спросил я, —почему на клетках всех птиц в вашей витрине прикреплены бумажки с надписью «Продано»?

Он пристально посмотрел на меня своими синими глазками.

— Потому что они и впрямь проданы.

— Но они проданы давным-давно. Когда я первый раз проходил этим переулком, бумажки уже висели, а это было больше двух месяцев назад. Что — владельцы не приходят за ними?

— Нет, просто я… ну, держу птиц у себя, пока хозяева не смогут их забрать. Кто-то из них строит вольеры, кто-то еще не обзавелся клетками и все такое прочее, — сказал мистер Белоу.

— Они были проданы в благоприятное время года?

По его губам скользнула тень улыбки.

— Да, конечно же.

— У вас есть еще птицы?

— Да, наверху. На втором этаже.

— Если я приду к вам в другой раз, когда у меня будет больше времени, я смогу на них посмотреть?

Мистер Белоу задумчиво посмотрел на меня, потер пальцами щеку.

— Что ж, пожалуй, это возможно. Когда ты хотел бы прийти?

— Ну, в субботу я работаю до обеда. Можно мне прийти тогда, в субботу?

— Обычно в субботу у меня закрыто, — ответил мистер Белоу, — но если ты позвонишь в дверь три раза, я впущу тебя.

— Большое спасибо, — сказал я. — И спасибо за ручейников. Мистер Ромилли будет весьма благодарен.

— Не за что, — отозвался мистер Белоу. — Всего доброго.

И я вышел в тихий переулок и направился к себе, в свой зоомагазин.

В последующие два-три дня я упорно думал о мистере Белоу. Я ни минуты не верил, что птицы в его витрине действительно проданы, однако не мог взять в толк, зачем выдавать их за проданных. А еще меня крепко озадачило его нежелание продать птичку женщине в тирольской шляпе. И я решил в субботу во что бы то ни стало добиться от мистера Белоу ответа на эти загадки.

Ровно в два часа в субботу я подошел к дверям его лавки. Картонка за стеклом учтиво извещала, что магазин закрыт, тем не менее я позвонил трижды и стал ждать. Наконец дверь отворилась.

— А, — сказал мистер Белоу, — добрый день.

— Добрый день, мистер Белоу, — отозвался я.

— Входи же, — пригласил он меня.

Я вошел, и он тщательно запер дверь.

— Итак, — напомнил он, — ты хотел посмотреть птиц?

— Да, если можно, — ответил я.

Он повел меня через гостиную и вверх по узкой расшатанной лестнице. Насколько я мог судить, на втором этаже его лавки помещались крохотная ванная, спальня и еще одна комната, чьи стены сплошь занимали клетки с птицами всех видов, цветов и размеров. Тут были маленькие юркие вьюрки из Африки и Азии, даже два-три ярко окрашенных австралийских вьюрка. Были зеленые попугайчики и словно одетые в королевскую мантию красные кардиналы. Волшебное зрелище… Квалификация мистера Белоу заметно превосходила познания мистера Ромилли: он знал обычное и латинское название каждой птицы, знал, где они водятся, какой корм предпочитают, сколько откладывают яиц. Словом, живая энциклопедия.

— И все эти птицы продаются? — спросил я, пожирая глазами красного кардинала.

— Конечно, — ответил мистер Белоу. И поспешил добавить: — Но только в благоприятное время года.

— При чем тут какое-то благоприятное время года? — озадаченно справился я. — Если вы торгуете птицами, можете продавать их когда угодно, разве нет?

— Ну, некоторые так и поступают, — сказал мистер Белоу. — Но я взял за правило ни в коем случае не продавать птиц в неблагоприятное время года.

Я заметил, что его глаза весело поблескивают.

— Ну и когда же оно бывает — благоприятное время?

— В моем представлении — никогда, — сообщил мистер Белоу.

— Вы хотите сказать, что совсем не продаете птиц?

— Очень редко, — ответил он. — В исключительных случаях, только друзьям.

— И потому вы не стали продавать птиц той женщине?

— Да, — сказал мистер Белоу.

— И все те птицы на витрине на самом деле не проданы, верно?

Мистер Белоу смерил меня взглядом, точно прикидывая, способен ли я хранить тайну.

— На самом деле, между нами говоря, они не проданы, — признался он.

— Ну хорошо, а как насчет прибыли?

— В том-то и дело, — сказал он, — что я не гонюсь за прибылью.

Должно быть, у меня был крайне озадаченный вид, потому что мистер Белоу издал гортанный смешок и сказал:

— Давай-ка спустимся и попьем чаю, ладно? И я все тебе объясню. Только обещай, что это останется между нами. Обещаешь?

Он шутливо погрозил мне толстым пальцем.

— Конечно, обещаю! — воскликнул я. — Клянусь!

— Отлично. Ты любишь сдобные лепешки?

— Э… Ну да, — ответил я, сбитый с толку внезапной переменой темы.

— Я тоже, — сказал мистер Белоу. — Горячие лепешки с маслом и чай. Пошли… Спустимся вниз.

И мы спустились в маленькую гостиную, где охотничий пес мистера Белоу, которого звали, как я теперь обнаружил, Олдрич, гордо возлежал на диване. Мистер Белоу зажег газ, испек несколько лепешек, щедро намазал их маслом и поместил лоснящуюся шаткую стопку на столик между нами. Тут и чайник вскипел, он заварил чай и расставил тонкие, изящные фарфоровые чашки.

Мы приступили к чаепитию, мистер Белоу передал мне лепешку, взял одну сам и вонзил в нее зубы с удовлетворенным вздохом.

— Так что… что вы хотели сказать мне, почему не гонитесь за прибылью?

— спросил я.

— Понимаешь, — сказал он, тщательно вытирая платком руки, усы и губы, — это довольно длинная и сложная история. Когда-то весь этот переулок принадлежал одному эксцентричному миллионеру по фамилии Потт, чьим именем и называется до сих пор. Насколько я понимаю, он был, выражаясь современным языком, социалистом. Он построил все здешние лавки и установил правила для их деятельности. Лавки сдавались желающим в бессрочную аренду, причем каждые четыре года арендная плата подлежала пересмотру. Если лавка преуспевала, плата соответственно повышалась, если нет — понижалась. Ну вот, я въехал сюда в 1921 году и с тех пор плачу пять шиллингов в неделю.

Я недоверчиво воззрился на мистера Белоу.

— Пять шиллингов в неделю? Но ведь это гроши за такое помещение. Здесь ведь рукой подать до Кенсингтон-Хай-стрит с ее фешенебельными магазинами.

— Совершенно верно, — сказал мистер Белоу. — В том-то и дело. Я плачу за аренду пять шиллингов в неделю, то есть по фунту за месяц.

— Но почему такая неслыханно низкая аренда?

— Потому, — объяснил мистер Белоу, — что у меня нет прибыли. Как только я обнаружил в контракте условие, о котором тебе сказал, сразу усмотрел удобную лазейку. У меня были отложены кое-какие деньги, немного, но продержаться можно. И я искал такое жилье, где мог бы держать своих птиц. Тут и представилась идеальная возможность. Я обошел всех остальных съемщиков в переулке Потта, поделился своим открытием и обнаружил, что у большинства та же забота, что у меня: располагая небольшими средствами, они нуждаются в дешевой обители. Мы учредили «Общество Потт-Лэйн», объединились и нашли очень хорошего счетовода. Говоря «хорошего», я разумею не этих слабаков, которые во всем цепляются за закон, от них не жди добра. Нет, мы нашли способного, мозговитого молодца. Каждые полгода мы собираемся, и он проверяет нашу бухгалтерию и говорит нам, как вести дела, чтобы пребывать на грани разорения. Мы действуем соответственно, и когда приходит срок пересматривать арендную плату, она либо остается прежней, либо немного снижается.

— Но люди, которым теперь принадлежат эти дома, разве не могут изменить ставки? — спросил я.

— Не могут, — ответил мистер Белоу, — в этом все дело. Я выяснил, что, согласно завещанию мистера Потта, условия аренды не могут быть изменены.

— Но наследники, наверно, пришли в ярость, когда узнали, что вы платите всего один фунт в месяц?

— Еще как, — сказал мистер Белоу. — Чего только ни делали, чтобы выселить меня, — безуспешно. Я нашел хорошего юриста — опять-таки не из тех слабаков, для которых закон выше интересов клиента, — и он живо поставил их на место. Все остальные лавки действовали заодно, и наследникам пришлось сдаться.

Боясь обидеть мистера Белоу, я воздержался от комментариев, хотя был уверен, что он все сочинил. Однажды мне уже довелось иметь дело с домашним учителем явно шизофренического склада, который рассказывал мне длинные замысловатые истории о своих приключениях; на самом деле ничего такого в его жизни не было, но ему очень уж хотелось, чтобы было. Словом, для меня подобные измышления не были новостью.

— Надо же, как здорово получилось, — сказал я. — Вы просто гений, что додумались до этого.

— Никогда не ленись читать мелкий шрифт. — Он шутливо погрозил мне пальцем. — А сейчас извини, я должен сходить за Мейбэл.

Он вышел в торговое помещение и вернулся, неся сидящего на его запястье какаду. Сев в кресло, положил птицу на спину, и та застыла, будто выточенная из слоновой кости, закрыв глаза и приговаривая: «Хэлло, хэлло, хэлло». Пригладив оперение Мейбэл, мистер Белоу перенес ее себе на колени и пощекотал перышки на животе. Она лежала, погруженная в блаженную дремоту.

— Она начинает скучать, если слишком долго остается там одна, — объяснил мистер Белоу. — Еще лепешку, дружок?

И мы опять принялись за лепешки, беседуя. Мистер Белоу оказался интереснейшим собеседником. В молодости он изрядно постранствовал и мог немало порассказать о местах, которые я мечтал посетить. С того дня я заходил к нему попить чай раз в две недели, и это были счастливые часы.

Продолжая сомневаться в правдивости рассказа мистера Белоу о переулке Потта, я задумал провести эксперимент. За несколько дней посетил все лавки в этом ряду. Так, в «Клитемнестру» я наведался якобы для того, чтобы купить шляпу маме ко дню рождения. Две милейшие пожилые леди, которым принадлежала лавка, долго извинялись. У них как раз кончились шляпы. Они могут предложить мне что-нибудь еще? Скажем, недорогой мех? Дело в том, сообщили мне, что все меха в магазине уже заказаны заранее. Теперь ожидается новая партия. Когда у моей мамы день рождения? В пятницу на следующей неделе, ответил я. О, к тому времени будет новое поступление, непременно будет, заходите.

Владелец табачной лавки, мистер Уоллит, сообщил, что как раз тех сигарет, которые мне нужны, нет в наличии. И сигар нет, и трубок тоже. С великой неохотой он отпустил мне коробок спичек.

Дальше я зашел к водопроводчикам — дескать, меня прислала мама, у нас что-то неладно с баком, не могут ли они прислать человека, чтобы посмотрел, в чем дело?

— Понятно, — сказал мистер Драмлин, — насколько это срочно?

— Крайне срочно, — ответил я. — Вода не идет ни в уборную, ни в умывальники.

— Понимаете, — сообщил он, — у нас есть только один работник, только один, и он сейчас ушел по вызову… это надолго. Не знаю даже, когда он управится… Может быть, день проработает, может быть, два.

— А он не согласится поработать сверхурочно?

— Боюсь, что не согласится, — сказал мистер Драмлин. — Кстати, вы можете найти отличного водопроводчика на Кинсингтон-Хай-стрит. Обратитесь туда, возможно, у них найдется свободный работник. Что до меня, боюсь, не могу обещать вам ничего на ближайшие… да, на ближайшие два-три дня, это в лучшем случае.

Поблагодарив, я отправился к мистеру Уильяму Дроверу, агенту по продаже недвижимости. Меня принял невысокий, убого одетый мужчина в очках, с пушистой жидкой шевелюрой. Я объяснил, что моя тетушка подумывает о том, чтобы переехать в эту часть Лондона, и, поскольку я живу поблизости, попросила меня сходить к агенту и подобрать для нее квартиру.

— Квартиру? Квартиру? — Мистер Дровер поджал губы, снял очки, протер стекла, вернул очки на место и осмотрелся, словно ожидал увидеть спрятанную где-то квартиру.

— Сейчас с квартирами плохо, — сказал он. — Очень плохо. Понимаете, очень уж много желающих переехать в этот район. Квартиры перехватывают перед самым носом.

— И у вас нет ничего на примете? Ничего такого, что я мог бы показать своей тетушке?

— Ничего, — ответил он. — Совсем ничего, к сожалению. Совсем.

— Ну а как насчет маленького дома? — осведомился я.

— С домами тоже плохо, так же плохо. Боюсь, в моей картотеке не найдется ни одного маленького дома, который устроил бы вас. Есть в пригороде дом с десятью спальнями, как вы на это посмотрите?

— Нет, думаю, этот дом великоват, — сказал я. — К тому же она желает поселиться в этом районе.

— Не одна она, не одна. Все стремятся сюда, не считаясь с теснотой.

— Но это хорошо для вашего бизнеса? — заметил я.

— Как сказать, как сказать. При чрезмерной тесноте страдают отношения между соседями.

— Ну что ж, большое спасибо вам за помощь, — сказал я.

— Не за что, не за что. Жаль, что не могу больше ничего для вас сделать.

На очереди было кафе «Пикси». Я увидел довольно обширное меню, однако сейчас мне могли предложить только чашку чая. Как назло — они страшно извинялись — грузовик, который должен был доставить продукты на этот день, сломался где-то в северной части Лондона, поэтому им буквально не из чего готовить.

После этого я поверил наконец тому, что говорил мне мистер Белоу про переулок Потта.

Приблизительно в эту пору круг моих знакомых пополнился еще одной странной личностью. Я уже не один месяц работал у мистера Ромилли, и он полностью доверял мне. Время от времени посылал меня в Ист-Энд за свежими партиями рептилий, амфибий и тропических рыбок. Мы покупали их у оптовиков, тогда как хозяйство, которому фактически принадлежал магазин, снабжало нас всеми необходимыми пресноводными экземплярами. Я полюбил эти вылазки в сумрачные лавки на задворках, с ящерицами в больших ящиках, с полными корзинами черепах, с зелеными от водорослей, протекающими аквариумами, населенными лягушками, тритонами и саламандрами. Во время одной из таких поездок в Ист-Энд я и познакомился с полковником Энстратером.

Мистер Ромилли послал меня к Ван ден Готу, крупному оптовику, который специализировался на импорте из Северной Америки рептилий и амфибий. Мне было поручено привезти полторы сотни расписных черепашек — этих прелестных пресноводных рептилий с зеленовато-коричневым карапаксом и красно-желтыми полосками на коже. Каждый детеныш был величиной с монету. Они пользовались у нас большим спросом как подходящий подарок для детей в городских квартирах. Итак, я отправился в Ист-Энд, где меня принял сам мистер Ван ден Гот — весьма тучный мужчина, этакий орангутан, вылепленный из воска. Он поместил моих черепашек в картонную коробку, выложенную мхом, затем я попросил разрешения посмотреть, чем еще он располагает. — Валяй, — сказал он, — валяй.

После чего проковылял обратно к своему креслу, развернул голландскую газету, засунул в рот сигару и предоставил меня самому себе. Я бродил по лавке, рассматривая красивых змей, пока не застыл в восхищении перед террариумом с ярко-зелеными игуанами, которым сережки и прочие кожные выросты придавали сходство со сказочным драконом. Поглядев на часы, я с ужасом обнаружил, что задержался сверх положенного на целых полчаса. А потому схватил свою коробку с черепашками, попрощался с мистером Ван ден Готом и поспешил на автобус.

В спешке я, увы, не обратил внимания на то, что от влажного мха, которым мистер Ван ден Гот выложил коробку, дно ее успело промокнуть, пока я любовался его товаром. В итоге, когда я поднялся в автобусе на второй ярус и уже приготовился сесть, дно вывалилось и на пол обрушился каскад черепашек.

Мне повезло, что на этом ярусе кроме меня был только еще один пассажир

— по-военному подтянутый, стройный седоусый мужчина с моноклем, в безукоризненного покроя грубошерстном костюме и мягкой шляпе. В петлице рдела гвоздика, в руке он держал ротанговую трость с серебряным набалдашником. Я лихорадочно ползал по полу, отлавливая черепашек, но эти малютки способны при желании двигаться с невероятной скоростью, и численное превосходство явно было на их стороне. Внезапно одна черепашка помчалась по центральному проходу и наткнулась на ногу мужчины с моноклем. Почувствовав, что кто-то царапает его начищенный башмак, он посмотрел вниз. Ну все, подумал я, жди неприятностей! Мужчина поправил монокль и уставился на малютку, которая силилась взобраться на носок башмака.

— Боже мой! — воскликнул мужчина. — Расписная черепашка! Хриземис пикта! Сто лет не видел!

Он повернул голову в поисках источника, откуда возникла крохотная рептилия, и узрел меня, ползающего в окружении разбегающихся во все стороны черепашек.

— Ха! — воскликнул он. — Эта малютка — твоя?

— Да, сэр, — признался я. — Извините, ради Бога, у моей коробки вывалилось дно.

— Видит Бог, тебе не повезло? — Э… да… есть немного.

Он подобрал черепашонка, который успел-таки вскарабкаться на его башмак, и направился ко мне.

— Держи, — сказал он. — И давай я помогу тебе. Перекрою пути дезертирам.

— Вы очень любезны, — отозвался я. Он опустился на четвереньки по моему примеру, и мы стали вместе ловить разбежавшихся по полу автобуса черепашек.

— Ату его! — восклицал он то и дело. — Вон тот проказник юркнул под сиденье.

А когда одна черепашка устремилась прямо на него, он прицелился тростью и крикнул:

— Бабах! Назад, сэр, иначе вам не поздоровится!

Минут за пятнадцать нам удалось наконец вернуть всех черепашек в коробку, и я кое-как залатал ее носовым платком.

— Большое спасибо, сэр, — сказал я. — Боюсь, вы испачкали брюки.

— И не жалею, — отозвался он, — нисколько не жалею. Давно уже не доводилось так охотиться. Поправив монокль, он воззрился на меня. — А теперь скажи — для чего у тебя полная коробка черепашек?

— Я… я работаю в зоомагазине и вот только что забрал их у оптовика.

— Понятно. Ты не против, если я сяду поблизости и мы поболтаем?

— Нет, сэр, — ответил я, — конечно, не против. Он опустился на сиденье напротив, поставил трость между коленями, оперся подбородком на набалдашник и задумчиво посмотрел на меня.

— Зоомагазин, говоришь? Гм-м-м. Ты любишь животных?

— Да, очень люблю. Больше всего на свете.

— Гм-м-м. А что еще есть в этой вашей лавке? — спросил он.

В его голосе звучал искренний интерес, и я рассказал ему, чем богат наш магазин, рассказал про мистера Ромилли и уже был готов изложить историю мистера Белоу, однако воздержался, поскольку дал клятву хранить секрет. Когда мы доехали до моей остановки, я поднялся с сиденья.

— Простите, сэр, — сказал я, — но мне тут выходить.

— Ха, — произнес он. — Ха. И мне тоже. Мне тоже.

Было совершенно ясно, что это вовсе не его остановка, просто ему хочется еще поговорить со мной. Мы спустились на тротуар. Благодаря довольно свободному и эксцентричному воспитанию, я вполне представлял себе коварные уловки гомосексуалистов. Знал, например, что даже джентльмены с моноклем и военной выправкой бывают не без греха, и то обстоятельство, что он вышел из автобуса не на своей остановке, настроило меня не в его пользу. Я решил быть настороже.

— Ну, и где тут твой зоомагазин? — спросил он, вращая трость двумя пальцами.

— Да вон он, сэр.

— Ага, так я пойду с тобой вместе. Он зашагал по тротуару, разглядывая витрины магазинов.

— Скажи-ка, — заговорил он, — чем ты занимаешься в свободное время?

— О, я хожу в зоопарк, в кино, в музеи и так далее. — А в Музее наук бываешь? Там, где всякие действующие модели и другие экспонаты?

— Мне очень нравится этот музей, — ответил я. — Нравятся модели.

— В самом деле? Точно? — Он уставился на меня через монокль. — Стало быть, тебе нравится играть?

— Играть? Пожалуй, это слово подходит.

— Ага, — произнес он.

Мы остановились у двери «Аквариума».

— Вы уж извините меня, сэр, — сказал я. — Я… я и так уже опаздываю.

— Догадываюсь… Догадываюсь.

Он достал бумажник и извлек из него визитную карточку.

— Вот моя фамилия и адрес. Если надумаешь навестить меня как-нибудь вечером, поиграем вместе.

— Большое… большое спасибо, сэр, — ответил я, прижимаясь к стене спиной.

— Не за что. Итак, буду ждать тебя. Можешь не звонить заранее… просто приходи. Я всегда дома. Любое время после шести.

И он удалился, по-военному чеканя шаг. Ни малейшего намека на жеманность и женоподобие, но я был не настолько целомудрен, чтобы не знать, что не только эти черты отличают гомосексуалиста. Засунув в карман визитную карточку, я вошел в магазин.

— Где ты пропадаешь, озорник? — спросил мистер Ромилли.

— Извините за опоздание, — ответил я. — Но… но у меня… приключился несчастный случай в автобусе. У коробки вывалилось дно, и все черепашки высыпались, и хотя один полковник вызвался помочь мне поймать их, все же получилась задержка. Извините меня, мистер Ромилли, прошу вас.

— Ладно, все в порядке, — отозвался он. — Сегодня к нам заходило мало народу… совсем мало. Я уже приготовил аквариум, так что можешь поместить их туда.

Так я и поступил, потом посмотрел, как черепашки плавают в своей новой обители, после чего достал карточку полковника и прочитал: «Полковник Энстратер, 47, Белл Мьюз, Саут-Кенсингтон». Кроме адреса, был еще номер телефона. Поразмыслив, я обратился к мистеру Ромилли:

— Случайно вы не знаете некоего полковника Энстратера?

— Энстратер? Энстратер? — Мистер Ромилли нахмурил брови. — Вроде бы нет… Хотя постой, постой. Где он живет?

— Белли Мьюз, — сказал я.

— Это он. Это он! — радостно воскликнул мистер Ромилли. — Да-да, это он… Бравый воин. И прекрасный человек. Это он помог тебе отловить черепашек?

— Он, — ответил я.

— Ага, это в его духе. Всегда готов помочь в беде другу. Такие, как он, в наше время редкость, большая редкость.

— Стало быть, он… э… человек известный и… э… почтенный? — осведомился я.

— Конечно, конечно. Его там все знают. Знают и любят старого полковника.

Поразмыслив над услышанным, я решил, пожалуй, как-нибудь воспользоваться приглашением полковника Энстратера. В крайнем случае, сказал я себе, если что, всегда могу позвать на помощь. И хотя полковник сказал, что звонить не обязательно, я решил соблюсти тон и через несколько дней набрал его номер. — Полковник Энстратер? — спросил я.

— Да, он самый. Кто это? Кто говорит?

— Это, гм… моя фамилия… Даррелл, —ответил я. — Мы познакомились с вами в автобусе на днях. Вы были так добры, помогли мне ловить черепашек.

— А, да-да, — сказал он. — Точно. И как теперь поживают малютки?

— Отлично, — сообщил я. — Поживают… очень хорошо. Я тут подумал о том… может быть, воспользоваться вашим любезным приглашением навестить вас?

— Ну конечно, дружище, конечно! Буду счастлив! В котором часу ты придешь?

— Ну а когда вам удобно?

— Приходи около половины седьмого, — предложил он. — Как раз к обеду.

— Большое спасибо, — ответил я. — Непременно приду.

Белл Мыоз оказался коротким тупиком с булыжной мостовой и четырьмя домиками на каждой стороне. Но что такое — номером 47 были обозначены двери сразу четырех строений! Откуда мне было знать, что все они принадлежали полковнику, что он соединил их вместе и с присущей военному человеку страстью к порядку присвоил им один номер. Помешкав, я постучался наконец в ближайшую дверь и стал ждать, что из этого выйдет. А сам в это время думал о том, как это нелепо: в тупике длиной от силы двести метров четыре дома значатся под одним номером 47-и где все остальные номера? Видимо, разбросаны по разным улицам и переулкам по соседству. «Да, — сказал я себе, — несладко приходится почтальону в Лондонец Тут дверь, в которую я постучался, распахнулась, и я увидел перед собой полковника. На нем была бутылочно-зеленая домашняя куртка с лацканами из муарового шелка, и в одной руке он сжимал огромный нож. В испуге я сказал себе, что, кажется, мне вовсе не следовало приходить сюда.

— Даррелл? — молвил он, вставляя в глаз монокль. — Видит Бог, ты пунктуален!

— Знаете, я сперва запутался, — начал я.

— Ага! Тебя сбила с толку цифра сорок семь? Она всех вводит в заблуждение. Помогает ограждать мое уединение. Входи же! Входи!

Я вошел бочком в холл, и он затворил дверь.

— Рад видеть тебя, — сказал полковник. — Следуй за мной.

И он затрусил через холл, держа нож в поднятой руке гак, словно вел в атаку кавалерийский полк. Я успел приметить стоячую вешалку из красного дерева и несколько эстампов на стене холла, затем мы очутились в просто, но уютно обставленной гостиной значительных размеров, с множеством сложенных стопками книг и с цветными репродукциями на стенах, изображающими различные военные мундиры. За гостиной помещалась просторная кухня.

— Извини, что подгоняю тебя, — выдохнул он. — Но у меня стоит в печке пирог, и не хотелось бы, чтобы он подгорел.

Он устремился к печке и заглянул в духовку. —Ну так, все в порядке,

—облегченно произнес полковник. — Отлично… отлично. Он выпрямился и посмотрел на меня: — Ты любишь бифштекс и пирог с почками?

— Э… конечно, — ответил я. — Очень люблю.

— Прекрасно. Сейчас все будет готово. А пока присядь и выпей что-нибудь. Он провел меня обратно в гостиную. — Садись, садись. Что будешь пить? Херес? Виски? Джин?

— У вас… э… не найдется какого-нибудь вина?

— Вина? Конечно, найдется.

Он достал бутылку, откупорил и налил мне полный бокал рубинового сухого, бодрящего вина. Мы посидели минут десять, болтая о том, о сем (преимущественно о черепахах), затем полковник посмотрел на часы.

— Пора, — заключил он, — должно быть, все готово. Ты не против, если мы поедим на кухне? Так будет намного проще.

— Конечно, не против, что вы, — заверил я.

Мы вернулись на кухню, и полковник накрыл на стол, приготовил картофельное пюре, положил на мою тарелку и взгромоздил сверху бифштекс и порядочную порцию пирога с почками.

— Налей себе еще вина, — предложил он.

Бифштекс и пирог были великолепны. Я спросил полковника, сам ли он все приготовил?

— Сам, — ответил он. — Пришлось научиться готовить после смерти жены. И ведь это совсем не сложно, если захотеть. Немножко разных трав, всякие приправы творят чудеса. Ты умеешь готовить?

— Ну, это как посмотреть, — сказал я. — Мама научила меня кое-чему, но серьезно я этим не занимался, хотя люблю готовить.

— Я тоже, — откликнулся полковник, — я тоже. Отдыхаю душой.

Когда мы управились с бифштексом и пирогом, он достал из холодильника мороженое.

После мороженого полковник откинулся в кресле назад и с довольным вздохом погладил себя по животу.

— Хорошо… — произнес он. — Хорошо. Я ем только один раз в день, зато основательно. Как насчет бокала портвейна? У меня есть совсем неплохие марки.

Мы выпили рюмку-другую портвейна, и полковник закурил тонкую манильскую сигару. Покурив и допив портвейн, он решительно вставил в глаз монокль и посмотрел на меня.

— Как насчет того, чтобы подняться наверх и поиграть?

— Гм… О какой игре вы говорите? — осторожно справился я, полагая, что сейчас может начаться ухаживание, если он к этому расположен.

— Силовая игра, — ответил полковник. — Поединок умов. Модели. Ты ведь любишь такие игры?

— Гм… Ну да, — сказал я.

— Тогда пошли, — распорядился он. — Пошли.

Мы снова проследовали через холл, затем поднялись по лестнице в небольшое помещение, которое явно служило мастерской: у одной стены стоял верстак, над ним висели полки с красками в банках, паяльниками и всякими таинственными предметами. Судя по всему, полковник был не прочь что-нибудь смастерить на досуге. Тем временем он распахнул следующую дверь, и моему взору открылось поразительное зрелище — огромное помещение площадью примерно двадцать на двадцать пять метров. Как я понял, его составили соединенные вместе верхние комнаты всех четырех домов, принадлежащих полковнику. Но больше размеров меня поразило то, что находилось в этом зале. В обоих концах стояло по крепости из папье-маше, высотой около метра, шириной около полутора метров. Вокруг крепостей выстроились сотни поблескивающих оловянных солдатиков в яркой униформе, и рядом с ними стояли танки, военные грузовики, зенитные пушки и прочие виды оружия. Словом, готовое поле битвы.

— Ага, — полковник радостно потер руки, — удивил я тебя!

— Видит Бог! — отозвался я. — Пожалуй, я в жизни не видел столько оловянных солдатиков.

— Не один год собираю, — сообщил полковник. — Не один год. Я покупаю их прямо на фабрике, покупаю некрашеные и раскрашиваю сам. Так оно куда лучше получается. Почище и поаккуратнее. И более реалистично.

Я наклонился, поднял одного солдатика и убедился в правоте полковника. Обычно оловянные солдатики раскрашены кое-как, но над этими поработала искусная рука. Можно было даже различить выражение лица.

— Ну так, — сказал полковник, — теперь мы сыграем, начнем с короткого гейма, проведем, так сказать, репетицию. Конечно, когда ты освоишься, можно придумать что-нибудь посложнее.

Изложенные им правила игры оказались достаточно простыми. У каждого участника была своя армия. Соперники бросают кости, и тот, кто набрал больше очков, начинает игру в роли нападающей стороны. Он снова бросает кости и в зависимости от числа выпавших очков передвигает любой из своих батальонов в желаемом направлении и открывает огонь из полевых пушек или зенитных орудий. Пушки были снабжены пружинками и стреляли спичками. Пружинки были на редкость упругими, и спички с невероятной скоростью летели через весь зал. Там, где они падали, все в радиусе десяти сантиметров считалось выведенным из строя. Так что прямое попадание в какой-нибудь отряд наносило противнику существенный урон. У каждого участника была маленькая мерная лента, которой он определял пораженную площадь.

Я был в восторге от этой затеи, особенно потому, что она напомнила мне игру, которую мы сами придумали, когда жили в Греции. Мой брат Лесли, чье увлечение пушками и кораблями не знает пределов, собрал целую флотилию игрушечных линкоров, крейсеров и подводных лодок, которые мы расставляли на полу и устраивали морской бой, но в отличие от игры, придуманной полковником, мы поражали цель стеклянными шариками. Требовался острый глаз, чтобы на неровном полу попасть шариком в крейсер.

Итак, мы бросили кости, и мне выпало быть агрессором.

— Xa! — воскликнул полковник, проникаясь воинственным пылом. — Мерзкий гунн!

— Цель маневра заключается в том, чтобы попытаться захватить крепость противника? — справился я.

— Что ж, попытайся, — ответил он. — Или попробуй разрушить ее, если сумеешь.

Я скоро понял, что в этой игре важно отвлечь внимание противника от одного из флангов, чтобы быстро продвинуться там, когда он этого не ожидает. Подвергнув его войско непрерывному артиллерийскому обстрелу — спички так и летали по воздуху, — я одновременно передвинул два батальона вплотную к его передовой.

— Злодей! — кричал полковник всякий раз, когда ему приходилось измерять площадь вокруг упавшей спички. — Грязная свинья! Проклятый гунн!

Лицо его заметно порозовело, и глаза увлажнились так, что он был вынужден то и дело протирать монокль. — Ты чертовски меток! — негодовал он.

— Вы сами виноваты, — кричал я в ответ. — Собрали в кучу все свое войско. Идеальная мишень.

— Это входит в мою стратегию. Не учи меня стратегии. Я старше тебя и по возрасту, и по званию.

— Как вы можете быть старше по званию, если я командую целой армией?

— Без дерзостей, самонадеянный мальчишка!

За два часа игры я почти полностью уничтожил войско полковника и утвердился перед самой крепостью.

— Сдаетесь? — крикнул я.

— Никогда! — ответил полковник. — Никогда! Сдаться проклятому гунну? Ни за что на свете!

— Что ж, тогда я ввожу в бой саперов.

— Это еще зачем?

— Чтобы взорвать вашу крепость.

— Крепость взрывать нельзя, — возразил полковник. — Это не по правилам.

— Ерунда! — ответил я. — Во всяком случае, немцы никаких правил не соблюдают.

— Грязный прием! — взревел он, когда я успешно взорвал его крепость.

— Теперь сдаетесь?

— Нет, я буду стоять до последнего, проклятый гунн! — крикнул полковник, лихорадочно ползая на четвереньках по полу и передвигая своих солдат.

Однако, как он ни отбивался, я загнал остатки его войска в угол и окончательно разгромил.

— Боже мой! — выпалил полковник, вытирая вспотевший лоб. — В жизни не видел такого боя. Как тебе удается стрелять так метко, если ты впервые играешь в эту игру?

— Ну, у нас была похожая игра, только мы поражали цель стеклянными шариками, — объяснил я. — Главное — точно оценивать расстояние и направление в стрельбе.

— Черт возьми! — сказал он, глядя на свою разгромленную армию. — Однако мы славно поиграли и славно сразились. Сыграем еще раз?

И мы продолжали играть, и полковник все сильнее горячился, наконец я взглянул на часы и обнаружил, к своему ужасу, что уже час ночи. Очередной бой был в разгаре, а потому мы оставили все как было, и на другой день я снова пришел вечером к полковнику, и мы довели игру до конца. С той поры я проводил у него два-три вечера в неделю, и мы сражались на полу огромной комнаты, и он получал от игры великое удовольствие — почти такое же, как я.

Но вот однажды мама объявила, что нашла наконец подходящий дом, можно уезжать из Лондона. Я здорово огорчился — приходится расстаться со своей работой и с друзьями, мистером Белоу и полковником Энстратером. Мистер Ромилли страшно расстроился.

— Никогда мне не найти достойную замену, — сказал он. — Никогда.

— Что вы, кто-нибудь найдется, — заверил я его.

— Только не такой мастер, как ты, оформлять аквариумы и витрины. Не знаю даже, что я стану делать без тебя.

В день окончательного прощания он со слезами на глазах преподнес мне кожаный бумажник с тисненой внутри надписью золотыми буквами: «Джеральду Дарреллу от товарищей по работе». Я был малость озадачен, поскольку, кроме нас двоих, в лавке никто не служил, но, видимо, он посчитал, что так будет лучше. Горячо поблагодарив его, я в последний раз прошел по переулку Потта, направляясь к лавке мистера Белоу.

— Жаль, что ты уезжаешь, парень, — сказал он. — Право, очень жаль. Вот… это тебе — маленький подарок на прощание.

Он вручил мне маленькую квадратную клетку, в которой сидел самый желанный для меня предмет из его коллекции — красный кардинал. Я был потрясен.

— Нет, вы в самом деле отдаете его мне? — спросил я.

— Конечно, отдаю, парень, конечно.

— Но вы уверены, что сейчас подходящее время года для такого подарка? Мистер Белоу хохотнул.

— Уверен, — ответил он. — Разумеется, подходящее.

Я простился с ним, а вечером отправился к полковнику, чтобы в последний раз сыграть в его любимую игру. После игры — я дал ему выиграть — мы спустились вниз.

— Знаешь, дружище, я буду скучать по тебе. Сильно скучать. Но ты поддерживай связь, ладно? Не забывай. У меня тут… гм… маленький сувенир для тебя.

И он вручил мне плоский серебряный портсигар. Я с удивлением прочел выгравированную надпись: «С любовью от Марджери».

— О, не обращай внимания, — сказал полковник. — Надпись можно удалить… Подарок одной женщины… которую я когда-то знал. Думал, тебе понравится. Памятный сувенир… гм…

— Большое, большое спасибо, сэр, — произнес я.

— Не за что, не за что. — Он высморкался, протер монокль и подал мне руку. — Что ж, удачи тебе, дружище. Надеюсь, мы еще как-нибудь увидимся.

Мне не пришлось его больше увидеть. Он умер спустя несколько месяцев.