"Перегруженный ковчег" - читать интересную книгу автора (Даррел Джеральд)

Глава V Ископаемое кусается

Привлекательность работы зверолова в значительной степени определяется неожиданностью складывающихся обстоятельств, невозможностью заранее предсказать результат каждого выхода в лес, каждой встречи с животными. Отправляясь утром в лес с единственной целью наловить летучих мышей, я возвращался вечером с огромным удавом в сетях, с сумками, заполненными птицами, и с большим количеством гигантских тысяченожек в карманах. Затратив несколько недель на бесплодные поиски в лесу редкой разновидности белок и решив наконец остаться на один день в лагере и отдохнуть, я увидел двух представителей этой разновидности, беззаботно играющих в ветвях деревьев над моей палаткой. Желая застраховать себя от всяких случайностей, я брал с собой в лес двадцать помощников, вооруженных всевозможными принадлежностями для поимки любых животных, от слона до мухи, и в течение дня мы ничего не находили. У меня, например, было твердое убеждение, что какое-либо животное предпочитает определенный тип местности: скажем, лесные поляны. Рассказы и сообщения путешественников единодушно подтверждают этот факт. И вот я начинаю тщательно обследовать все поляны на расстоянии многих миль, расставляю капканы, прокуриваю поляны дымом, буквально прочесываю местность. Мне попадаются многочисленные разновидности крыс, мышей, кузнечиков, змей и ящериц, но только не то животное, которое мне нужно. Зная, однако, что встретить его можно только на лесных полянах, я продолжаю поиски. Обследовав территорию, дважды превосходящую по размерам площадь аргентинской пампы, я прекращаю поиски и через неделю нахожу это животное в густом лесу милях в двадцати от ближайшей поляны. В подобных курьезах есть, конечно, много раздражающего, утомительного, но, как я уже говорил, и много интересного и захватывающего; отправляясь в лес, никогда нельзя предвидеть, вернешься ли в лагерь с пустыми руками или с несколькими нужными драгоценными экземплярами.

В Камеруне, как и в других странах, имеется множество интересных животных, и по крайней мере половина из них ни разу еще не была представлена в живом виде в Англии. Некоторые виды животных никогда не переходили даже границы лесов Камеруна. Есть и такие редкие звери, о которых знают лишь по двум-трем шкуркам в различных музеях мира; об образе жизни и привычках этих зверей совершенно ничего не известно. О некоторых зверях ученые знают только то, что они действительно существуют в природе. Таких зверей, разумеется, мы мечтали поймать в первую очередь. Представления об образе жизни и привычках зверей можно получить двумя способами: либо наблюдая за ними на воле, либо изучая их жизнь в заточении. Поскольку подавляющее большинство зоологов лишено возможности выезжать в различные уголки земного шара и наблюдать за живущими на свободе зверями, приходится в основном пользоваться вторым способом – вылавливать зверей и отправлять их к месту жительства зоологов. В связи с этим я считал более важным поймать зверя, еще не попадавшего в плен живьем, даже если этот зверь величиной не больше мыши, чем ловить более крупных, но хорошо известных животных. К сожалению, охотники кроме всего прочего связаны также и финансовыми соображениями, а более крупные представительные животные оплачиваются значительно выше.

Больше всего я хотел поймать ангвантибо – маленького, исключительно редкого лемура, который живет только в лесах Камеруна. Специальное задание на его поимку я получил от Лондонского зоологического общества, не имевшего еще такого экземпляра, представляющего огромный интерес для натуралистов и анатомов. У меня был при себе только один экземпляр рисунка этого уникального зверька. С каждым днем этот рисунок становился все более грязным и засаленным, так как я показывал его каждому приходившему ко мне охотнику и умолял его поймать и принести мне этого лемура. Неделя проходила за неделей, никаких сведений о лемуре я не получал, и настроение мое заметно ухудшилось. Я значительно повысил цену за поимку зверька, но и это не дало никаких результатов. Было известно, что ангвантибо ведет ночной образ жизни, поэтому при каждом ночном выходе я просил Элиаса и Андраю показывать мне участки леса, особенно густо заросшие лианами и другими вьющимися растениями, надеясь случайно обнаружить нужную мне обезьяну. Во время одного из этих тщетных поисков лемура мы встретили другого, почти такого же редкого и интересного зверя.

Однажды ночью мы прошли по лесу несколько миль, много раз взбираясь на заросшие лианами деревья, но не обнаружили ни одно живое существо. В самом мрачном настроении мы сели отдохнуть и покурить. Элиас предложил дойти до протекающей неподалеку речки и поискать детенышей крокодила. Решив, что после такой неудачной охоты даже маленький крокодил представит для нас некоторую ценность, я принял предложение Элиаса. В эту ночь нас было четверо: к постоянному нашему составу присоединился молодой парень по имени Амос, на которого мы нагрузили все сети, сумки и мешки. После нескольких ночных вылазок я убедился, что у меня и моих помощников во время охоты руки должны быть свободны. Амос оказался для нас довольно странным спутником. Казалось, он совершенно не понимал цели наших ночных прогулок, и я никак не мог ему втолковать, что поймать или даже просто увидеть зверей можно лишь при условии соблюдения полнейшей тишины. Он часто спотыкался, с грохотом ронял жестяные банки, с шумом раздвигал кустарник и при каждом удобном случае цеплялся за ветки различными частями своего груза. Мы тратили больше времени на высвобождение Амоса из кустов, чем на поиски зверей.

Речка текла по гранитному дну, неровности которого образовали большое количество водопадов и заводей. Кое-где вода пробивалась сквозь скалы, русло делилось на три и более протоков с каменистыми островками посередине. На тех участках, где речка текла спокойно, вода наносила на берег белый песок, блестевший при свете фонарей, как слоновая кость. Вырезав себе палки с развилиной на конце, мы спустились в воду и пошли вверх по течению. Через полчаса мы заметили на узком песчаном берегу два свирепо сверкающих глаза. Мы осторожно приблизились и увидели маленького крокодила длиной около восемнадцати дюймов. Он лежал на песке, приподняв голову, и настороженно следил за нашим приближением. Ослепив его светом фонарей и подойдя к нему вплотную, мы палками прижали его голову к земле. После продолжительных переговоров с Амосом, который упорно отказывался подойти к нам со своей амуницией, мы благополучно положили крокодила в коробку. Со значительно улучшившимся настроением мы направились дальше и скоро увидели высокие, футов до двадцати, скалы, между которыми с шумом неслись вспененные воды реки. Влажная поверхность скал заросла папоротником и бегонией. С большими предосторожностями стали мы подниматься вверх. На полпути, пробираясь по узкому выступу над обрывом, я заметил притаившуюся под пучком папоротников толстую и красивую жабу. Она учащенно дышала и равнодушно смотрела на меня; преобладающим у нее был яркий горчично-желтый цвет. Такой жабы у меня еще не было, и я решил присоединить ее к своей коллекции. Сделать это, однако, было трудно, я стоял на узком уступе и руками держался за неровную бугристую поверхность скалы. Поверхность эта была влажной и скользкой, и мне приходилось прилагать немало усилий, чтобы не сорваться с обрыва в бурные, пенящиеся между камнями воды реки. Взглянув вверх, я увидел, что Элиас уже достиг вершины и теперь, перегнувшись через край, фонарем освещает мне путь.

– Элиас!–крикнул я. – Здесь жаба, но я не могу ее схватить. Спусти мне конец своей повязки, я возьмусь за него и другой рукой поймаю жабу.

Элиас немедленно развязал набедренную повязку и протянул мне один ее конец. Она оказалась слишком короткой. Я обругал себя за то, что не догадался взять из лагеря веревку.

– Возьми повязку у Андраи и свяжи их вместе, – приказал я.

Наверху послышался оживленный спор. Очевидно, Андрая считал себя скромным человеком и не хотел остаться на вершине водопада совершенно обнаженным. Наконец сверху спустились повязки с большим узлом посередине. Схватившись за конец повязки, я получил возможность освободить одну руку и поймать жабу. Оказалось, однако, что, пока я был занят другими делами, жаба ускакала от меня по уступу на шесть футов. Держась за повязку, я последовал за ней. Жаба присела на самом краю уступа, и, двигаясь вслед за ней, я должен был полностью рассчитывать на прочность моей импровизированной веревки. Сделав резкое движение, я схватил жабу за заднюю лапу. Напуганный зловещей картиной бушующего под моими ногами водопада, я инстинктивно взглянул вверх и увидел, что связывающий обе повязки узел начинает расходиться. В тот самый момент, когда я добрался до прежнего места, узел развязался. Андрая с грустью следил за тем, как его повязка упала в реку и закружилась в водовороте.

Когда мы достали платок Андраи и собрались на вершине, я осмотрел жабу. Можно понять мои чувства, когда выяснилось, что эта жаба – представительница наиболее распространенного в Камеруне вида, изменившая окраску в период беременности. Я выпустил ее, и она медленными, размеренными прыжками с удивленным выражением на морде ускакала в кусты. Мы шли по берегу реки, клокотавшей и пенившейся между большими камнями, и искали крокодилов. Вскоре были пойманы еще два детеныша. Затем мы около часа шли по воде и ничего за это время не обнаружили. Амос успел уже устать и, шагая далеко позади нас, периодически издавал громкие жалобные стоны. Я понимал, что он адресовался не к нам, а просто вслух изливал свои чувства, тем не менее его стоны раздражали меня. Элиас и Андрая шли впереди, освещая путь фонарями, я нес все наши рогатины. Когда прошло, как мне показалось, несколько часов и нам не встретилось ни одно живое существо, я выкинул рогатины, по наивности полагая, что мы в любой момент сумеем их вырезать снова. Вскоре после этого Элиас остановился, навел куда-то фонарь и протянул ко мне свободную руку за рогатиной. Я ответил, что потерял ее.

Выразив справедливое возмущение, Элиас достал свой нож мачете и осторожно начал двигаться вперед. Я вглядывался, пытаясь понять, что он обнаружил, и заметил впереди на песчаном берегу что-то темное и длинное, напоминающее по очертаниям крокодила, блекло отсвечивавшее при свете фонаря. Элиас подкрался ближе, сделал быстрый бросок и попытался прижать лежавшего зверя к песку плоской поверхностью ножа. Это ему, однако, не удалось, зверь проскользнул между ногами Элиаса и, нырнув в воду, быстро поплыл в сторону Андраи. Тот бросился ему навстречу, но зверь проскочил мимо него и, похожий на миниатюрную торпеду, устремился в мою сторону. Я был убежден, что мы имеем дело с крокодилом, поэтому, когда животное приблизилось ко мне, я бросился на него, стремясь сверху схватить его голову. Зверь судорожно метнулся в сторону, я почувствовал, как его тело скользнуло по моей груди, руки мои не успели ухватиться за него, и он поплыл дальше. Теперь на пути зверя оставался только Амос. Андрая, Элиас и я наперебой кричали, объясняя, что ему нужно делать. Амос остановился и с разинутым ртом смотрел на плывущего зверя. Приблизившись к Амосу, не сделавшему ни малейшей попытки схватить его, зверь проплыл мимо него и спокойно направился дальше, поднимая легкую волну. Он успел доплыть до груды крупных камней на берегу, а Амос все еще стоял неподвижно и следил за ним.

– Почему ты его не схватил, дурень ты этакий?–закричал Элиас.

– Я его вижу, – уклоняясь от ответа на заданный вопрос, отозвался Амос, – он спрятался под тем камнем.

Втроем бросились мы к нему, поднимая вспененные волны. Амос показал нам скалу, под которой спрятался зверь. Скала находилась около воды, чуть выше поверхности воды виднелось отверстие, в котором скрылся зверь. Горя нетерпением скорее рассмотреть нору, Элиас и Андрая одновременно склонились к ней и стукнулись с размаху головами. После короткой перебранки Андрая снова наклонился и засунул руку в нору с целью определить, какова ее длина. Зверек, очевидно, приготовился к таким действиям, через мгновение Андрая с криком боли вытащил обратно окровавленную руку.

– Этот зверь кусает людей, – произнес Элиас с видом человека, сделавшего важное открытие.

С трудом удалось нам доказать Андрае, что именно ему, как самому высокому из нас, следует снова просунуть руку в нору и извлечь оттуда зверька. В ходе острой дискуссии Элиас и Андрая взаимно обвинили друг друг в трусости и успешно доказали ошибочность подобного утверждения.

Андрая лег на живот в шести дюймах от воды и стал медленно вводить руку в нору, все время объясняя нам, как умно он это делает. Затем наступило короткое молчание, нарушавшееся только яростным сопением Андраи, старавшегося нащупать зверя. Вдруг раздался торжествующий крик, Андрая вскочил на ноги и выпрямился, держа зверька за хвост.

До последней минуты я был уверен, что мы имеем дело с очередным детенышем крокодила, поэтому, увидев находящегося в руке Андраи зверя, я был сильно удивлен. Андрая раскачивал за хвост крупную с приглаженной шкуркой водяную землеройку. В страшном гневе она издавала из-под густых. пушистых усов свистящие, похожие на шипение змеи, звуки. Меньше всего рассчитывал я этой ночью на поимку такого зверя. С восторгом и изумлением смотрел я сейчас на это сказочное существо. Землеройке, однако, быстро надоело висеть на собственном хвосте, она слегка повернулась, грациозно подтянула свое мускулистое, гибкое тело и впилась зубами в большой палец Андраи. Гордый охотник взметнулся в воздух, стараясь вырвать палец из зубов зверька. Элиас и я включились в борьбу, пытаясь помочь Андрае, но землеройка как будто была очень довольна своим положением и время от времени только двигала челюстями, словно показывая, что она тоже принимает какое-то участие в борьбе. После длительных усилий, во время которых Андрая оглушил нас своими криками и обращениями за помощью к всевышнему, нам удалось отцепить зверька и бросить его, извивающегося, свистящего в мешок. Затем я осмотрел руку Андраи. Весь верхний сустав большого пальца был залит кровью, когда я смыл ее, оказалось, что зубы землеройки основательно искалечили палец. Укус дошел до кости, мясо висело лохмотьями, палец обильно кровоточил. Я решил немедленно возвращаться домой, отчасти из-за пальца Андраи, отчасти и потому, что хотел как можно скорее поместить моего нового пленника в хорошую удобную клетку. Мы быстрым шагом направились к деревне. Стоны Амоса и Андраи придавали нашему шествию вид похоронной процессии, а не триумфального возвращения охотников после удачной охоты.

Пока я переодевался в сухую одежду, Элиас сбегал в деревню и разбудил Плотника. Мы приступили к сооружению специальной клетки для драгоценного зверька. Бледно-зеленое небо уже начало окрашиваться предрассветным румянцем, когда мы заколотили последний гвоздь. Я бережно раскрыл мешок и осторожно вытряхнул землеройку в ее новое жилище. С минуту она сидела неподвижно, медленно поводя пышными усами, затем быстро скользнула в темную спальню. Внутри послышался шорох расстеленных сухих банановых листьев, раздался глубокий вздох, после чего все умолкло. Водяная землеройка переносила заточение очень спокойно. Весь персонал лагеря был мобилизован на обслуживание пленника. Я направил слуг к ближайшей речке за рыбой, лягушками, ужами и крабами. Двух носильщиков я срочно откомандировал в Мамфе, поручив им достать пустую бочку, которую можно было бы переоборудовать в ванну для землеройки. Каждые пять минут я подходил к клетке, чтобы убедиться, что землеройка еще жива. Вскоре мне принесли полную корзину крабов, шесть лягушек, десять рыб и неподвижного ужа. Придвинув все это ближе к клетке, я начал кормить зверька.

Когда я постучал в дверцу спальни, землеройка выскочила в открытую часть клетки: впервые я получил возможность рассмотреть ее при солнечном свете. В длину она имела около двух футов, из которых больше половины приходилось на хвост. Эта сильная мускулистая часть тела зверька была приплюснута не сверху, как, например, у выдры, а с боков, как у головастика. Хвост был покрыт короткими лоснящимися волосами, и казалось, что он обтянут темной полированной кожей. Вся верхняя часть туловища была черной, лапы, живот, горло и грудь – белыми. У землеройки было маленькое коренастое тело и странно приплюснутая голова. Часть морды около носа казалась распухшей и увеличенной, на ней густо рос пучок жестких белых усов. Сверху голова зверька удивительно напоминала головку молотка. У землеройки были маленькие изящные лапки из густого меха, на верхней части морды блестели крошечные бисеринки глаз.

Приоткрыв немного дверцу клетки, я бросил туда змею. Землеройка, приблизившись к ужу, настороженно ощетинила усы. Уж сделал слабое движение, землеройка фыркнула, быстро отскочила назад и издала резкий свист, который я уже слышал ночью. Убрав ужа, я бросил в клетку лягушку, результат получился такой же. Тогда я бросил в клетку рыбу, служившую, по прежним описаниям, единственной пищей для водяной землеройки, и снова зверек отказался от еды. Землеройка уже начинала уставать от такой игры и поглядывала в сторону спальни, когда я бросил внутрь большого краба. Зверек приблизился к крабу, обнюхал его и, прежде чем краб успел приготовить к обороне свои клешни, перевернул его на спину и почти разорвал пополам одним укусом в живот. Выполнив это, землеройка приступила к трапезе, громко хрустя зубами и шевеля усами. В течение получаса она уничтожила четырех крабов. Таким образом, проблема питания на некоторое время была благополучно решена.

На следующий день, спотыкаясь под тяжестью огромной бочки из-под керосина, из Мамфе вернулись посланные туда носильщики. Бочку разрезали по высоте надвое, очистили ее от ржавчины и кипятили в ней в течение двадцати четырех часов воду, чтобы совершенно отбить запах керосина. Убрав на время из клетки землеройку, мы пристроили ко дну клетки выдвижную дверцу. После этого клетка была установлена на очищенной половине бочки. Выдвигая и задвигая дверцу, я имел возможность впускать и выпускать землеройку из клетки в бассейн и обратно. Зверьку это пришлось по вкусу, каждую ночь он громко свистел и урчал в бассейне, преследуя очередного краба. Я обратил внимание на то, что вода в бассейне очень быстро портится. Приходилось менять ее по три раза в день, к большому неудовольствию мальчика-водоноса. Землеройка, разместившись в удобном помещении с доступом к воде, прижилась очень хорошо и уничтожала ежедневно по двадцать-двадцать пять крабов, что оказалось чрезвычайно выгодным для ребятишек, каждое утро приносивших их в лагерь в больших количествах.

Гигантская водяная землеройка – одно из наиболее интересных животных, встречающихся в Западной Африке. Это поистине доисторическое существо, чудом сохранившееся до наших дней, – теплокровное, дышащее, кусающее ископаемое. Potomagale Velox, как его называют ученые, впервые был открыт дю Шайю – человеком, рассказы которого об охоте на горилл вызвали в XIX веке столько сомнений у современников. В связи с тем, что он имел склонность приукрашивать достоверный фактический материал домыслами богатого воображения, каждое его утверждение или открытие представлялось зоологам сомнительным. Однако в отношении Potomagale он, очевидно, ограничился лишь повторением того, что ему рассказали местные жители. Благодаря этому он наделил зверя в своем изложении такими привычками и вкусами, которые совершенно не соответствуют действительности.

Единственным родственником Potomagale является маленькое, похожее на мышь существо – Geogale, живущее на Мадагаскаре. Так как ископаемые формы Potomagale до сих пор не обнаружены, то нельзя пока определить, к какому времени относится его появление на Земле. Известно лишь, что он имеет древнюю историю и что много тысячелетий назад, в период, который геологи называют меловым, на Земле жил зверь с труднопроизносимым названием Palaeoryctes. Это первое известное в истории насекомоядное и следует считать предком нынешних Potomagale. Большое сходство имеют и их зубы, только у Potomagale они значительно крупнее. Таким образом, родословная гигантской водяной землеройки восходит к тому периоду, когда на нашей планете еще не было людей. У землеройки есть еще одна особенность, которая резко отличает ее от других насекомоядных и подчеркивает ее "аристократическую" уникальность: у нее нет ключицы.

Меня начала тревожить новая проблема: чем кормить землеройку во время длительного путешествия в Англию? Я, конечно, могу захватить большое количество живых крабов, но запас этот постепенно иссякнет, а в Англии, насколько мне известно, пресноводные крабы не водятся. Единственный выход – заранее приучить землеройку к другой пище, но при этой мысли у меня опускались руки, Я припомнил, что камерунцы ловят пресноводных креветок, сушат их на солнце и продают на базарах в качестве превосходного добавления к земляным орехам, блюдам из пальмового масла и другим предметам питания. Я решил испробовать сушеных креветок в качестве заменителя крабов и направил одного из слуг на ближайший базар, поручив ему приобрести несколько фунтов этого товара. Маленькие сухие, как бисквиты, кусочки креветок я смешал с сырым яйцом и мелкими кусками разваренного мяса. Затем я выпотрошил двух крабов и заполнил их животы отвратительной смесью. Закончив все приготовления, я подошел к клетке и бросил в нее маленького живого краба, с которым землеройка быстро расправилась. После этого я кинул в клетку фаршированного краба. Подскочив к нему, зверек начал жадно грызть его. После нескольких укусов землеройка перестала есть, подозрительно обнюхала краба (в этот момент я затаил дыхание) и с минуту разглядывала его. Затем, к моей радости, она снова набросилась на краба и съела его без остатка.

Постепенно приучал я землеройку к этой новой пище, делая ее основным продуктом питания и лишь приправляя четырьмя-пятью живыми крабами. Я уже готовился продемонстрировать землеройку Джону в Бакебе, репетировал хвастливый рассказ о том, как легко содержать гигантскую водяную землеройку, – и вдруг мой драгоценный пленник скончался. В одну из ночей он находился в превосходном настроении и состоянии, а на следующее утро я нашел его мертвым. Помещая тело зверька в бутыль с формалином, я с горечью подумал, что упустил единственный в своей жизни шанс привезти живьем в Англию это уникальное и очаровательное существо.

Один из неписаных законов охоты гласит, что, как бы трудно ни было поймать первый экземпляр редкого вида животных, следующие представители этого вида попадаются значительно чаще и достаются охотнику значительно легче. Поэтому я был обрадован, но не очень удивлен, когда спустя некоторое время в лагерь пришел молодой парень, принесший сплетенную из прутьев корзину для ловли рыбы, на дне которой свернулась красивая молодая водяная землеройка. Это была самка не старше нескольких месяцев от роду, длина ее вместе с хвостом составляла двенадцать дюймов против двух футов умершего самца. Я был воодушевлен такой удачей и надеялся, что молодой зверек гораздо быстрее свыкнется с неволей и с новой диетой, чем его взрослый предшественник. Мои расчеты оправдались, через двадцать четыре часа землеройка уже ела приготовленную по моему рецепту пищу, громко фыркала в бассейне и разрешала мне почесывать у нее за ухом – вольность, которую самец никогда не допускал. В течение месяца она благополучно жила в клетке, хорошо питалась и быстро росла. Я был убежден, что привезу в Англию первую живую водяную землеройку. Однако, словно предостерегая меня от излишнего оптимизма и стремясь доказать, что ловить зверей отнюдь не так просто, как это иногда кажется, судьба сыграла со мной злую шутку. Однажды утром, подойдя к клетке, я обнаружил, что землеройка мертва. Смерть наступила, очевидно, по таким же загадочным и непонятным причинам, как и у самца. Накануне ночью она была оживлена и весела, как обычно, во время последнего кормления ела много и с аппетитом.

Гигантская водяная землеройка была крупнейшим достижением наших ночных охот. Потеряв надежду на поимку ангвантибо (я решил, что такого зверя вообще не существует), я хотел еще раз попытать счастья с землеройкой. После смерти второй землеройки охотники, воодушевленные назначенной мною ценой, рыскали по всем речкам и ручьям в поисках третьего экземпляра. Никто из них, однако, не добился успеха, и после двух недель интенсивных ночных поисков, в ходе которых я сам страшно устал, я решил забыть о землеройках и ангвантибо, прекратил ночные вылазки и полностью занялся лагерем. Непрерывно увеличивавшаяся коллекция животных доставляла мне все больше хлопот.