"И заплакал палач..." - читать интересную книгу автора (Дар Фредерик)Часть пятая26Несколько часов подряд я все бежал и бежал. Останавливался только, если навстречу попадался какой-нибудь прохожий, – чтобы спросить, не видел ли он Марианну. Говорил я, конечно, на ломаном испанском, но желание отыскать Марианну было так сильно, что даже удавалось вполне прилично строить фразы на языке Сервантеса. И меня понимали... Только ответ всегда был одним и тем же: – No. Нет Марианны... Наверное, не в ту сторону пошел... Я бежал обратно, мчался по тропинкам, чтобы срезать расстояние... Забегал в раскаленные от солнца деревушки... Хватал местных жителей за отвороты курток... – Una senorita con cabellos dorados[10]. Нет, никогда они не видели девушки с золотыми волосами... Таких у них здесь было немного... Крестьяне глядели на меня с тревогой, наверное, считая сумасшедшим. Не знаю, сколько времени продолжалась эта бессмысленная гонка по угрюмой равнине. Мои веревочные сандалии вконец изорвались. Но, даже приволакивая одну ногу, я все тащился вперед. Все кончено, думал я. Кончено навсегда. Мне ее уже не найти. Медленно побрел я к вилле, чтобы забрать документы, деньги и краски. Пришлось потерять еще несколько часов, пока удалось отыскать обратную дорогу, ведь во время своих поисков я часто менял направление и в конце концов заблудился. Когда я наконец увидел у горизонта серый, печальный дом в окружении пожелтевших пальм, то уже буквально падал от усталости... Самыми тяжелыми оказались последние несколько метров. Ноги сделались, как свинцовые, отказывались повиноваться. Я уткнулся в полуразвалившуюся решетку ограды и прислонился к чахлому деревцу, чтобы хоть немного прийти в себя. И только чуть отдохнув, смог преодолеть последние метры, отделявшие меня от крыльца. Я увидел ее еще с порога. Она сидела у стола в гостиной, скрестив перед собой руки. И матча смотрела на меня. Это было последней каплей. – Ну и дрянь же ты! Медленно, как паралитик, я взгромоздился на стул напротив. Мы долго глядели друг на друга, и обида моя понемногу прошла, растаяла. Я был счастлив, что все-таки ее нашел. К горлу комком подступили рыдания. – Как ты дрожишь! – вздохнула она. – Я так бежал, так звал тебя... Почему ты вернулась? – Потому что слишком люблю тебя, Даниель. Ничто не сможет нас разлучить. – Тогда зачем ты ушла? – Просто проснулась утром, увидела, как ты спишь... И подумала: а ведь он вор. Мне стало стыдно... Я подумала, что никогда больше не смогу жить рядом с тобой! – Идиотка! – Да, я знаю... Я тоже это пеняла, пока шла. Наша любовь должна быть выше всего этого... Она встала, обошла стол и встала возле меня на колени. Руки ее сомкнулись с моими. Я почувствовал под пальцами нежное, гладкое лицо. – Я больше не сержусь, Даниель... Я тебя простила. Я закрыл глаза и про себя потихоньку произнес: «Я тоже!» Тот вечер, который мы провели в заброшенной вилле на краю света, показался мне самым необыкновенным в жизни. Найду ли я слова, чтобы передать безумие наших ласк, наши дикие крики, рыдания, а главное, жгучее желание телом и душой принадлежать друг другу навсегда. Время от времени мы ненадолго забывались в тревожном сне, а потом снова кидались друг на друга, как будто хотели, слившись вместе, породить единое существо, которое возьмет верх над самой жизнью... Как будто этот союз мог освободить нас от забот и нависшей угрозы! Наконец, уже на заре мы оба окончательно погрузились в сонное забытье. Я уже Бог знает сколько времени не заводил часы и когда проснулся, понял, что они остановились еще с утра. Но по усилившейся жаре и по солнцу определил, что время близилось к полудню. Я был голоден, как волк, и спустился на кухню приготовить кофе с молоком. А когда принес наверх две чашки кофе и бутерброды, Марианна как раз открыла глаза. Вид у нее был какой-то потерянный, и я даже встревожился: – Что-нибудь не так, любимая? – Да нет, только вот ночью все время снились кошмары. Наверное, это из-за того, что вчера мы так поволновались. Я поставил чашки с дымящимся кофе на стол рядом с надписью «Прощай». Ее со вчерашнего дня так никто и не трогал. – А какие кошмары приснились тебе, Марианна? Глаза ее закрылись. Длинные светлые волосы золотым дождем струились по обнаженным плечам. Я смотрел на загорелую крепкую, удивительно красивую грудь... Но, мучимый тревогой, переспросил: – Какие кошмары, а? Что она ответит? Чем еще поразит меня? – Я видела реку, а по ней плыла белая колыбелька. Там был мертвый ребенок... Он плыл по воде, а впереди показался большой водоворот... Туда его и засосало... У меня вырвался какой-то идиотский смешок. Идиотский и в то же время такой жалобный-прежалобный. – Да уж, ничего себе кошмар... И протянул Марианне ее чашку кофе с молоком. Она машинально отпила глоток. – Даниель... – Что? – А тебе не кажется... что раньше у меня уже был ребенок? – Это что еще за новости?! Я понимал, что память постепенно начнет возвращаться к вей. В ее мозгу совершалась подготовительная работа, возникали образы, и когда их будет уже достаточно, Марианна все вспомнит. Ее прошлая жизнь настигнет теперешнюю! Такая перспектива пугала меня еще больше, чем вмешательство полиции. – Но все-таки, – вздохнула она, – как-то ненормально, что мне снятся такие странные вещи! – Во сне обычно все бывает странно, Марианна... Глупо было привозить ее на эту заброшенную виллу. Атмосфера тут такая же, как и в сен-жерменском доме. Да, все дело в окружении. Здесь все, как там, и от этого разные вещи приходят на память. Надо было срочно действовать, затормозить этот задний ход. Приходилось призвать на помощь весь мой ум, любовь и волю. – Послушай Марианна, смешно же каждый раз, как только увидишь глупый сон, подгонять под него свою жизнь! А если когда-нибудь тебе приснится женщина с бородой, то станешь говорить, что раньше носила бороду и выступала на ярмарках? Она чуть улыбнулась шутке... Но не двигалась, не ела... – Даниель, если бы у меня был ребенок, я бы о нем не забыла, правда? – Ну конечно! – Я бы нутром его чувствовала, да? – Да-да, а как же... Теперь вот у нее возродился материнский инстинкт. Сначала довела до смерти сына, а теперь начинает понимать, что такое ребенок. – Даниель! – Что, Марианна? – Мне хочется, чтобы у нас был ребенок. А тебе? В эту минуту мне показалось, что я снова открываю дверь на втором этаже в доме на улице Гро-Мюр. Снова как будто запахло трупом, перед глазами поплыли тела двух мертвецов. Изрезанный, мертвый, окровавленный старик. Весь в сукровице мальчик. Впервые я ужаснулся. Не из-за того, что она совершила, а осознав наконец все, что ее связывало с этими двумя убитыми. Я думал об этом голом старике, распростершемся на ее теле. О грязном, сгнившем маленьком человечке, родившемся от их мерзких объятий. У меня прямо мороз пробежал по коже. Я как будто коснулся самого дна человеческой низости. Мы поели. Печально, но говорить было особенно не о чем. Марианна отставила чашку. – Что сегодня будем делать? Вопрос застал меня врасплох. Тут, конечно, не было никаких развлечений... Вокруг нас пустыня: ни воды, ни игр, ни гуляний. Мы могли лишь бродить по серым пыльным дорогам, спотыкаясь о камни, глядя на беловатые листья экзотических растений с предательскими колючками. – Будем рисовать... – Мы будем? – Да... Хочу снова написать твой портрет. – А зачем? – Потому что... потому что ты меня вдохновляешь, вот и все. Теперь, когда я знал правду, очень хотелось начать портрет сначала. В первый раз, сам того не подозревая, я обозначил то, что, как мне казалось, было для нее нехарактерно. В глазах ее тогда сверкнуло безумие убийства, но я ведь совсем не это выражение хотел передать. Даже не могу вспомнить, когда и как на полотне появился тот светлый мазок, из-за которого потом возникло неприятное ощущение. А сейчас мне нужно было передать на картине ее первозданную чистоту, прекрасно зная, что она убийца и несет в себе зло. – Ладно... Раз уж у тебя вдохновение... Отличная это была идея, она позволяла вам убить время и при этом не очень скучать. Я писал портрет несколько часов, но своей работой остался недоволен. Все равно появлялся жестокий взгляд, хотя я изо всех сил старался о нем забыть. Я не видел его, когда смотрел на Марианну, но на полотне он появлялся вновь и вновь. Какое-то нестираемое, постоянное, подавляющее все прочее выражение лица. Когда мы прервались на минутку, Марианна подошла посмотреть, что получается. – Почему тут у меня такой злой вид? Я не ответил. Снова вернулся к эскизу, цепляясь за точность черт лица. И потерял сходство. Начал получаться портрет какой-то неизвестной девушки. Приходилось смириться с тем, что если писать портрет Марианны, надо писать портрет убийцы, ничего не поделаешь... Эта колдовская сила искусства так на меня подействовала, что я вообще бросил писать портрет. Хлеб у нас кончился. Я предложил Марианне сходить в деревню, но она отказалась. Сказала, что устала. Пришлось мне одному отправляться в дорогу. Но я даже радовался, что хоть на время избавлюсь от этого гнетущего дома, и в особенности от чар моей подруги. Странная у меня была к ней любовь! Несмотря ни на что, я чувствовал физическое влечение и еще, если так можно выразиться, какое-то графическое влечение к ней. Я любил ее плоть, ее великолепное тело, ее запах, ее глаза... Я любил ее тайну... Я хотел спасти Марианну. Она ведь не виновата, что выросла на помойке со скрипкой вместо души! В деревенской пивной я выпил несколько стаканов аперитива. Потом купил хлеба, фруктов и свиной колбасы. И стал собираться обратно, но вдруг подумал, что, может быть, где-нибудь здесь продают французские газеты. Мне сказали, что за ними нужно ехать в Таррагону. А тут как раз хозяин пивной собрался туда на мотоцикле, изрыгающем клубы черного дыма с грохотом авиационного двигателя. Он обещал привезти мне газет. Я дал ему сто песет и сказал, чтобы на обратном пути он завез газеты мне на виллу. Трактирщик приехал уже поздно вечером, когда Марианна готовила фруктовый салат с ромом. Все пальцы у меня были в краске. Я крикнул, чтобы он положил газеты на стол и пошел проводить его до калитки. Когда я вернулся на кухню, Марианна уже читала одну из газет. Это был «Фигаро». Я схватился за вторую, «Франс-суар». Фотография Марианны занимала на первой странице целых две колонки. Очень плохая фотография с удостоверения, которое, наверное, полиция нашла где-нибудь в шкафу у нее в хибаре. Но меня поразило, что там у нее действительно был вид убийцы. Бегающий взгляд, надутые в усмешке губы. И стянутые в пучок прилизанные волосы. Из-за них лицо становилось грубым, угрожающим. Нет, это была совсем другая девушка. Глядя на дрянную фотографию, я все меньше испытывал отвращения к той, какой она была раньше и все больше восхищался той, какой она стала. Произошло превращение всего ее существа. Даже основные черты лица изменились. Я поднял на Марианну глаза и увидел у нее в руках газету. Газету, из которой она вот-вот узнает о том, что я ценой стольких жертв от нее тщательно скрывал. Я кинулся к ней. – Отдай, Марианна! Я выхватил газету у нее из рук. Кинул взгляд на первую страницу: ничего. На других страницах тоже ничего не было. Я посмотрел на дату и понял, что «Фигаро» вышло на два дня раньше, чем «Франс-суар». Я отдал Марианне газету, но она не взяла. – Почему ты так сделал, Даниель? – Прости, пожалуйста. – Как будто боишься, что я прочитаю тут какие-то вещи. – А, ты так думаешь? – Да! – Нет, ты не права, Марианна, я просто боюсь, что к тебе вернутся прежние впечатлениям, ну просто весь дрожу, не могу сдержаться... И добавил тихо: – Понимаешь? – Да, понимаю... Но все-таки, Даниель, ты же знаешь, что рано или поздно память ко мне вернется. – Что ты! Что ты говоришь! – Я чувствую... В голове у меня что-то расступается. Каждую минуту я вдруг начинаю видеть какие-то неясные вещи, как будто смотришь в комнату через запотевшее окно. – И сегодня с утра ты опять что-то видела? – Да. Пока ты писал мой портрет. – Что ты видела? Она задумалась. – Дом... Прихожую... Я знаю, что наш дом такой же, как этот. С прихожей внизу. Двухэтажный. – Ты уверена? – Почти. – Этот дом помогает тебе вспоминать, да? – Да. – Тогда надо отсюда уехать! – Нет, Даниель, уже слишком поздно. Знаешь, я хочу избавиться от этих мук... Лучше уж вспомнить... Это ничего не изменит в моей любви к тебе. Кто бы ни были люди, которых я вспомню, я останусь с тобой! Я ведь уже говорила тебе в Кастельдефельсе: я никогда не любила никого другого, кроме тебя! Чем ближе я подхожу к правде, тем больше внутренне в этом убеждаюсь! Я поцеловал ее. Губы Марианны были не такими свежими и прохладными, как обычно. Наверное, у нее жар. Да, в ней что-то совершалось. – Марианна, ты только что сказала: я знаю, что наш дом такой же, как этот. – Ну и что? – Ты сказала «наш», значит, понимаешь, что жила там не одна. Марианна провела рукой по волосам, ногти цеплялись за медовые пряди, затмевавшие в комнате весь свет. – Мне кажется, все-таки я жила одна... Кто-то недавно умер. Я никак не могла свыкнуться с этим... Она словно прислушивалась к какому-то тайному голосу внутри себя. – И все-таки нет... Кто-то был... Она подняла голову. Теперь ее движениями руководил инстинкт. – Кто-то... наверху... Кто-то мешал мне играть на скрипке. – Напридумывала себе! – Нет. Постой... Я ужасно испугался. – Не надо! Не надо, Марианна, не вспоминай больше! Слышишь? Я не хочу! Перестань! Она села к столу и стала резать на мелкие кусочки фрукты в выщербленной салатнице. Я забрал «Франс-суар» и вышел читать в сад. По крайней мере, здесь уж она не застанет меня врасплох. Можно будет спокойно почитать. Чтобы узнать побольше! |
|
|